Не, так-то кот Баюн не пьяница, вы не подумайте! Насчет там валерианки всегда строго себя держит, и чаще, чем раз в год до себя не допускает.
Но, оказывается, допьяна можно не только напиться, но и наесться. И ведь как все получилось? Накануне Нового Года, как положено, Кощей закатил пир горой для челяди со стерлядью, запеченными поросятами, фаршированными луком и шалфеем гусями, не говоря о пирогах тридцати сортов, а также несметном количестве колбас, окороков и копченых утиных полотков.
Кот, будучи, как я уже упомянула ранее, трезвого поведения, при каждом возглашении тостов о здоровье, успехах, процветании и прочем поднимал, естественно, не чарку, полную мёду или браги, а что-нибудь мясистое или рыбное, истекающее янтарным жиром, ароматом валящее с ног. Однако, кот устоял, и утром первого января горделиво шествовал по цепи, возглашая звучным голосом новогодние песни, несмотря на умоляющие взгляды русалок, у которых после вчерашнего гудели их прелестные и глупые головки.
К вечеру первого к дубу пришла дворовая баба, толкая перед собой тачку, груженую снедью, и сообщила, что Кощей строго-настрого постановил все остатки с праздничного стола доесть сегодня из санитарных соображений. Кот воле властелина тридесятого противиться не стал и до полуночи объедался. Но ничего: после полуночи свернулся клубком, заснул спокойным сном и утром второго января опять гулял по цепи. Несколько тяжеловато гулял, но всё ж таки в своём уме.
Довершила великое обжорство баба-яга. Ласково улыбаясь, бессовестно льстя и пресмыкаясь, она заманила Баюна к себе на пятичасовой чай с оладушками, сметанкой, икоркой и сёмужкой особого посола. Чем уж там она потчевала лукоморского сказителя, не знаю (но клянётся, что ни в оладьи, ни в прочую снедь, ни в сливочки, коими кот снедь запивал, ничего запрещенного — ни боже мой! — не добавляла), а только к вечеру понедельника тот пришёл в такое состояние, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Орал на всё побережье срамные места из арабских сказок. Щипал русалок за хвосты, так, что они из зелёных стали фиолетовыми. Вызвал на бой одного из тридцати трёх богатырей, а когда тот принялся его ласково увещевать, с криком «Требую сатисфакции!» вцепился всеми четырьмя лапами ему в бороду и попытался откусить нос. Запутался в златой цепи и чуть не удавился. Далеко уже за полночь горланил песни немецких студентов, отбивая ритм на неизвестно откуда взявшемся бубне, украшенном разноцветными ленточками.
И так он куражился бы ещё долго, но вдруг, как гром с ясного звёздного неба, раздался сердитый голос властелина тридесятого. «Цыц!» — воскликнул бессмертный старик, а потом откуда-то слева и сверху в кота влетел сафьяновый сапог. Кот хотел что-то мявкнуть, но не стал. Свернулся клубком вокруг сапога и спал с ним всю ночь, нежно обвивая лапами. А утром проснулся свежий, бойкий и вполне довольный собой.
Я тащил брата за руку, оставляя за собой наше случайное укрытие и тир с дядей Витей. Не то, чтобы малой упирался, но его манера еле идти была весьма не кстати.
- Как мы сможем так далеко идти? Юра? Ты что?! - доносились его вопросы.
- А что еще нам делать? На вокзале жить? Или в милицию захотел может?
Сенька на секунду терялся и снова начинал талдычить свое. Но одна мысль мне показалась дельной.
- А может на чем-нибудь подъедем? - обронил он в тот момент, когда из привокзального частного двора выехал мотоблок с прицепом.
Это была очень модная среди продвинутых крестьян штука. Мотоциклетный руль заканчивался мотором и двумя колесами, колесная пара соединялась с прицепом, на котором восседал счастливый обладатель железного друга. Прицепы всячески модернизировались. Некоторые умудрялись перевозить бревна по 6 метров, до такой степени увеличивая длину колесной базы!
Нам на глаза попался именно такой экземпляр. На счастье, бревен не было и пока мотоблок выходил на асфальтированную дорогу, мы с Сенькой смогли спокойно забраться на прицеп, и усевшись спиной к водителю, поехали в том направлении, куда обычно нас увозил автобус со станции. Со стороны казалось, будто дед везет своих внуков.
Вот проехали огромную водонапорную башню из красного кирпича. Вот она, до сих пор стоит в Быхове:
Она всегда меня восхищала своим исполинским видом. Мне казалось, что именно в таких башнях драконы держат в заточении прекрасных принцесс, которых должен спасать мужественный и прекрасный принц типа меня... Я даже представлял, как закинув веревку на самый верх, ползу по отвесной стене с саблей в одной руке, а с пистолетом в другой. Стоп! А как же я мог бы ползти? Значит пистолет я должен заткнуть за пояс.
Башня скрылась за поворотом и огромными деревьями. Я посмотрел на Сеньку, который как-то странной сидел, сильно наклонившись вперед, почти положив грудь на колени. Лицо было довольно бледным...
- Сенька! Ты как? - я попытался поднять его за плечо.
Он нехотя принял вертикально положение.
- Смотри, мы уже выехали из города!
Но в эту секунду, брат резко прыгнул с прицепа, неуклюже взмахнул руками, сделал несколько шагов в направлении мотоблока. Я последовал за ним, но у меня получилось хуже, и я сильно разбил колени об асфальт... Пока я поднимался, видел, как брат сиганул с откоса в придорожные кусты. Почти сразу раздался звук, который ни с чем не спутаешь. Брата рвало.
Я решил подождать его на откосе, обкладывая раны подорожником. Блин! Этого еще мне не хватало! Укачало его что ли на этой повозке? Мы почти выехали из города! Теперь точно придется пешком добираться...
Брат, держась за живот упал рядом со мной на траву. И начал плакать.
- Мне пло-о-о-хо! - он уткнулся мне в плечо и, казалось, не собирался вставать.
Я был в растерянности!
- Серый! Сеня! - я встряхнул его. - Потошнил и всё! Тоже мне беда! Пойдем, мы уже проехали много.
Я сильно в тот момент испугался, но подавать вида не хотел. Отчего он может тошнить? Яблоки?
- О! - я заметил колонку. - Пошли воды попьем и помоемся заодно.
Возле колонки брат повеселел немного. Мы как следует напились воды, побрызгали друг друга, зажимая отверстие в трубе. В общем, самое лучшее, что можно придумать в летний жаркий день.
Быхов никогда я не считал городом. Просто огромная деревня. Частные дома занимали 80% территории. Везде ходили коровы, ездили телеги, запряженные лошадьми, и всегда воняло навозом. Я не изменил своего мнения до сих пор. Вроде, Быхов не изменился тоже.
Солнце вступило в свои права и выжигало все живое. Асфальт защищал себя плотным слоем пыли, животные попрятались в тень, редкие автомобили проносились мимо с открытыми окнами. Мы завистливо провожали взглядом этих счастливчиков. Сел за руль, нажал педали, покрутил баранку - и ты дома! Фантастика, да и только. Я посмотрел на Сеньку – бледный, уставший и заплаканный.
- Меня тошнит… - успел сказать он и тут же перегнулся пополам, извергая только что выпитую воду и остатки еды.
Я, как завороженный, смотрел на этот процесс и вдруг меня самого начало рвать.
Спустя минут двадцать – мы шли в нужном направлении. Мы отравились. Такое бывало, конечно, но по закону подлости произошло именно сегодня! Зачем мы ели эти яблоки! Они же были еще не совсем зрелые! Мама точно нас будет ругать… Эх, быстрее бы дойти! Брат опять отскочил в сторону, благо, мы уже шли мимо кукурузного поля и там было где спрятаться…
- У меня понос! – раздался голос из зарослей.
- Да что это такое!
- Юра! Нарви мне листьев каких-нибудь…
Конечно! Кое-как справились и с этим, пошли дальше. Мне было уже полегче, а вот на брата было больно смотреть.
Медленным шагом, с перерывом на физиологические процессы мы дошли до перекрестка, на котором автобус поворачивал после выезда из города. Дальше шла прямая дорога со съездами к разным деревням. Большим и малым, знакомым и незнакомым. Через, примерно, двенадцать километров от этого перекрестка был съезд и на наше Подклёнье. Но мы не знали этих цифр. Просто прямая дорога и уже твердая уверенность, что рано или поздно мы придем к маме.
Брат улегся на траву и произнес:
- Я больше не могу идти... – и закрыл глаза.
Я сел рядом и смотрел, как его рвет, но уже в холостую.
- Осталось немного, Сенька! – мне оставалось только утешать. – Давай отдохнем чуть-чуть и пойдем.
- Не пойдем мы никуда! – сквозь слезы сказал он. – Мне плохо! Можно я посплю? Я очень устал…
Я не понимал, что мне делать. Вот мы сидим на краю поля с сахарной свеклой, так как кукурузное поле уже закончилось, под придорожным кустом. Брат не может идти. Впереди еще большой путь, солнце уже перевалило за полдень и горячий воздух только ухудшает положение. Но назад пути нет! Я с надеждой смотрел на дорогу. Вдруг увижу что-нибудь подходящее, для того чтобы выбежать, остановить и попросить нас подвести до деревни… Брат уснул. Я не мог. Просто лежал и думал. Изучал обстановку. На глаза попалась верхушка сахарной свеклы, призывно торчащая из земли. Я вырвал корнеплод, очистил от земли и, ударив о камень, разломал пополам. Белая, сладкая мякоть, сочащаяся соком, немного подняла настроение. Я вгрызался в середину, чтобы не наесться грязи. Брат проснется, тоже ему дам… Долго ждать не пришлось – его снова начало рвать. Даже не пытался встать.
- На погрызи! – я дал ему кусок свеклы.
Он жадно впился зубами, высасывая сладкий сок, выплевывая мякоть.
- Дай еще! – сквозь полный рот попросил он.
Я обрадовался такому аппетиту и вырвал парочку плодов. Также разбил и передал ему. Мне казалось, брат даже повеселел.
- Пойдем вдоль дороги! Будем проситься на всякие машины.
Я поднял брата за руку, и мы опять пошли. Проезжали легковые автомобили. Им было не до нас. Два пацана посредине поля, да бредущие вдоль дороги – ничего странного нет. Зачем тормозить и спрашивать? Гуляют пацаны и все.
- Эй, хлопцы! – голос мы услышали одновременно с цокотом копыт по асфальту. – Куды вы адни? И з якой вески? А?
С нами поравнялась лошадь, тащившая телегу с несколькими людьми. Один из них, на вид самый старший, продолжил кричать в нашу сторону:
- Можа вас падвести? – он даже похлопал на свободное место рядом с собой.
Я не успел ничего сказать, как брата опять вырвало! Прямо на глазах у людей.
- Ой-ёй! – дядька спрыгнул в нашу сторону, сбежал по откосу к нам. – Грыбы ели? Ягады якия?
- Бляха-муха! – он обернулся к телеге. – Подвиньтесь там! Я малога принесу!
Подождав пока Сенька перестанет тошнить, он поднял его на руки и отнес на телегу. Я же самостоятельно сел рядом.
- Н-но пошла! – закричал дед, сидевший с вожжами в руках. – Н-но! Но!!!
Скорость увеличилась до максимально возможной. Телегу жутко трясло на неровностях и брату пришлось несладко. При первой попытке потошнить на ходу – разбил губу и посадил синяк на подбородке. Но так как рвать снова было нечем, то он просто корчился в судорогах среди тряпок и сена. Я поддерживал его как мог. Он очень ослаб, даже слегка посинел…
- Мне холодно! Юрка, накрой меня чем-нибудь!
Я очень испугался этой фразы. Жара, все мужики в телеге с голыми торсами, одна женщина с ними была в легком платье. На телеге ничего нет, что было бы похоже на одеяло. Снял свою майку, накрыл его. Сенька съежился и затих. Его бил озноб.
Лошадь повернула в сторону какой-то деревни. Ехали к дому, где жили эти люди.
- А вы сами откудова? Ужо пятый раз пытаюся! - спросил дядька, взявший нас на телегу.
- С Падкленья! К маме идем.
- Далёка яшчэ! Зараз мы сваих высадим, а потым вас да мамки и адвязём…
Остановились. Все попрыгали на землю. Я остался с братом на телеге.
- Пабудьте тут! Зараз паедем.
Женщина сбегала в дом и принесла банку с какой-то зеленоватой жидкостью.
- Это сыворотка от простокваши! Нехай папъе!
Брат сделал пару глотков и оттолкнул банку.
- Холодное!
Она заботливо набросила на него шерстяное покрывало. А потом всунула в рот какой-то зеленый лист.
- Эта мята! Не будет тошнить так сильно. – пояснила она.
И всунула мне в руку пучок травы.
- Давай яму по дороге. Полегче будет! – отвернувшись в сторону своей хаты, крикнула. – Хутчэй там! Хлопцам дамой нада!
Я лишь благодарно кивал.
Вышли два дядьки, один сел рядом с нами, а другой усевшись аккурат перед хвостом лошади, крикнул, свистнул и мы поехали. Я лег рядом с братом. Он лежал с открытыми глазами и дышал ртом, сквозь непрожеванный пучок мяты.
- Легче? – спросил я.
Он в ответ пожал плечами и выплюнул траву.
- А мы скоро приедем? – еле слышно спросил он.
- Да. Скоро. Попробуй поспать.
- Я не хочу спать. Я хочу превратиться в птичку, чтобы подняться вверх и посмотреть, где мы сейчас едем… Чтобы сразу найти короткую дорогу…
И вдруг опять его вывернуло. Не успел свеситься с телеги, и сыворотка с кусочками мяты растеклась по деревянному настилу. Я пересел в другое место. Мужики понимающе кивали.
- Скоро приедем! Тярпите. Страшного нема, трохи паляжыть и усё.
Телегу безбожно трясло. Дядька замолкал на время, ждал пока утихнет тряска и продолжал:
- Таблетак мамка яких дась. Яблаки больше чтоб не ели зялеными! Урок вам!
Озноб у Сеньки был такой силы, что я слышал, как стучат его зубы. От постоянных позывов к рвоте, он очень обессилел. Слезы просто текли из глаз. Я начинал паниковать, особенно в тем моменты, когда ему удавалось заснуть. Казалось, что он умер, и я с трудом сдерживал себя, чтобы не растолкать его.
На одном из ухабов отвалилось колесо. Был особенно сильный удар, и я увидел, как колесо сначала ехало рядом с нами, а потом вильнув в сторону, легло в придорожной канаве. Телега же продолжала ехать на трех, и дядька постепенно скидывал скорость.
- Блять! Да что гэта такое! – в сердцах выкрикнул один из мужиков.
Только после полной остановки, телега наклонилась в ту сторону, где отсутствовало колесо. Мы начали сползать вниз. Сенька проснулся от последнего удара и пытался понять, где он. Я же местность узнал – третий поселок! Где-то недалеко мы с дядей Гришей тонули на «пердунке». Совсем немного осталось!
Оба мужика побежали за колесом. Один искал крепежные болты, другой кинулся в канаву.
- Пошли, Сенька! Дальше сами пойдем…
Он нехотя встал и сгорбившись под покрывалом, сделал несколько шагов.
- Ай! Я не могу… - выдохнул он. И сел рядом с телегой.
Я осмотрелся. Возле одного из домов валялась детская коляска с большими колесами без люльки. Ее, видимо, дети использовали, как тележку. Так как к перекладине, противоположной высокой ручке, была привязана веревка и на нижней раме устроено нечто наподобие настила из досок. Я, недолго думая, прикатил тележку к брату.
- Падай на доски! Я тебя повезу в деревню.
Брат переполз на коляску, и я покатил.
- Круто! – удивился я легкости транспортировки. – Быстро доедем!
Хотел сказать дядькам «спасибо!», но они были слишком далеко. Да и неудобно было перед ними. Надо бежать, а то колесо это они до ночи будут чинить!
Сначала я толкал, держась за высокую ручку. Потом тянул за веревку, а когда тележка пару раз наехала мне на пятки – окончательно решил толкать. Первых пятьсот метров прошли легко. Послышался далекий свист и крики типа «куды вы!!! Стойте!!! Зараз паедем!!» Но я уже свернул в бывший школьный сад и сквозь высокую траву толкал тележку с братом в направление нашей деревни.
Вечер наступал. Но мы уже почти дома! Вон вдали кусты, за которыми первый дом деда Данилы. Интересный был дед. Полное отсутствие пальцев на руках не останавливало его ни перед какой работой. Помню, ходили по его двору – весь инструмент имел веревочные петли для захвата культями. Он и косил как-то…. А перед его домом – пруд для уток. Ну, и для нас, конечно! Скоро! Дома! Быстрее!
Сенька болтался по доскам с закрытыми глазами. Хорошо, что были бортики, которые не давали ему упасть! Да и покрывало оберегало его от ушибов. Я же устал страшно! В боку кололо, руки не слушались, хотелось пить, а у нас в трех деревнях – ни одной колонки! Только колодцы без ведер. Каждый носил свое.
Вдалеке увидел стадо коров. Гонят с пастбища! Ого, как поздно уже! Быстрее! Но общее состояние было таким, что проще лечь и уснуть….
- Скоро? Юрка, скоро? Юрка! – сквозь скрип тележки слышались стоны Сеньки. – Я хочу пить! Очень хочу пить… Пить!
Я заплакал от безысходности. Плечи ныли от того, что руки лежали на ручке на уровне моих глаз. Толкаю. Толкаю… Вот начало, поворот…. Я вижу всю нашу деревню! Вижу наш дом! Меня это вдохновило, придало сил!
- Сенька! Мы уже дома!
- Эй! – услышали голос мужика, одного из тех, кто нас подвозил. – Вы чаго тут робите? А нука, прыгайте к нам. Сбегли яны! Ишты!
Меня один схватил под руки, Сеньку бережно поднял второй дядька и перенес на телегу.
- Где хата ваша?
Я указал на огромный тополь, возле нашего дома. Его потом через двадцать лет поразит молния и его спилят уже взрослые Гришка и Сенька.
Подъехали к воротам дома, я спрыгнул с колес и побежал к сеням. Куры кинулись в рассыпную.
- Мама! Мама! – в сенях никого.
Дальше в столовую. Там ужинали уже. Баба, мама, сестра Катя, Гришка, две сестры Маринки. Встретили молчанием, похожим на шок. Ну, или наоборот… Гришка только засмеялся от неожиданности. Мама открыла рот, чтобы что-то сказать, как вошел дядька с Сенькой на руках…
- Малый ваш?
- Наш… - выдохнула мама. – Что с ним?
Подскочила и схватив в охапку перенесла на кровать.
- Мама!!! – произнес Сенька. – Мама моя….
Она уже плакала и пыталась сквозь заглушающую панику понять, что происходит. Я говорил и тоже плакал, мужики бубнили свое….
Вечер выдался неспокойным. Меня опять накрыло расстройство желудка. У брата началась лихорадка и он еще дня четыре приходил в себя. Матери на следующий день пришлось уехать в город, так как больничного ей никто не даст, а вот за прогул уволить могли. Оставила Сеньку на бабушку и нас. Выходили! И еще долго вспоминали слова бабушки: «Три дня температура 40! Как будто огонь внутри горел!»
Совершив миллионы ошибок, осушив из надежд океан. Каждый раз возвращаюсь к заглавию, где написано: «Ты во всём виноват сам..» А. Донской
Лет двадцать назад, я имел неосторожность познакомиться с хорошей девушкой. Не знаю, был я в нее влюблён или просто нужно было в том возрасте иметь девушку, но наши отношения не очень хорошо складывались.
На мои просьбы о “взаимности” я словно волна разбивался о неприступные скалы. Пришлось мне тогда выбросить это знакомство из головы. Кругом ведь много других более доступных скал…
Спустя все эти годы, я многое видел в жизни, и могу что то понять, по своему конечно, не в пример другим разумеется.
Встречаю в городском транспорте милую женщину. Стоит смотрит на меня красивыми глазами, и стоим мы с ней совсем рядом.
– Мы же с вами знакомы?!- неуверенно спросил я, понимая, что это именно та, с которой у меня ничего не вышло.
-Знакомы, – со вздохом ответила она.
-Прекрасно выглядишь, я право не ожидал!- я небрежно подарил комплимент, пытаясь хотя бы имя ее вспомнить.
-А ты постарел…- не желая играть по моим правилам, ответила она
-Будь я с тобой, наверное выглядел бы моложе…- продолжая флиртовать добавил я
-Это вряд-ли, – кривя улыбку ответила, то ли не начатая то ли не закончено – состоявшаяся бывшая.
Ну раз так, думаю, то о чем мне с тобой ещё говорить. Общих друзей слава богу у нас уже нет, а те что и были уже много лет нам не друзья и живут себе где то в Подмосковьях и радуются своему счастью, может быть.
Я отвернулся, вставил наушники глубоко – глубоко в уши и включил любимую музыку, закрыл глаза. Пребывать в таком состоянии, мне кажется полезно для души. Никакие посторонние мысли тебя не тревожат и воспоминание не гложет.
Чувствую из моего уха кто-то вытаскивает наушник. Неприятные ощущения. Не люблю я этого. Оборачиваюсь и словно пощёчина от милой женщины звучит фраза.
– Ты причина моего несчастья!
Я посмотрел в ее глаза. Красивые. Я за столько лет о них никогда и не думал и не вспоминал. Мне же тогда казалось, что женщину нужно добиваться, стараться ей понравиться, делать все что бы она стала моей, а вот как с ней потом жить, а вот как с ней потом быть, во мне этой функции заложено не было…
– Нет,- отвечаю,- я причина своего несчастья, но не твоего!
Мы стояли и смотрели друг на друга, как зрители смотрят финальные титры интересного фильма. Задумчиво. Медленно пытаясь понять произошедшее…
Может быть все это закончилось иначе, но мне нужно было выходить, не прощаясь и не давая жизни надеждам, я вернул наушник обратно в ухо и направился к выходу из автобуса…
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Вопль раздался уже не в первый раз. Сначала это был просто призыв. Мало ли. Кто-то кого-то зовет.
"Витюша… логичнее всего предположить, что это мальчик. Мальчик не очень маленький, потому что куда-то ушел, но и не взрослый. Потому что зовут так ласково и уменьшительно-ласкательно, взрослых так не часто зовут", - подумал сосед.
У соседа было основание так думать, потому что он был тезкой неведомого Витюши. Но звали его вот уже лет сорок как Виктором.
- Витюша!!! – в голосе зовущей прорезались нервные нотки.
Виктор Васильевич подумал о современной молодежи в которую вырастают балованные дети. Такие вот "Витюши". А кто виноват? А родители и виноваты! Сами виноваты, потому что все позволяют.
- ВИТЮША!!!
В голосе прорезалась уже неприкрытая паника.
Виктор Васильевич выглянул в окно – перед соседним домом стояла женщина и крутила головой в разные стороны.
Мужчину заинтересовало, почему она, во-первых, не идет искать Витюшу, а во- вторых, смотрит куда-то вверх. Как будто Витюша умеет летать!
Женщина еще несколько раз позвала, никто не откликнулся. Она все-таки пошла искать, но почему-то не по улице. Женщина вернулась во двор и начала обходить всякие постройки.
Виктору Васильевичу было хорошо видно, потому что забор был не из профлиста, а из штакетника.
Соседка нырнула в небольшой сарай. Потом проверила баню. Обошла беседку. И каждое строение она осматривала снизу и подпрыгивала, явно стремясь заглянуть на крышу.
Витюшу женщина не обнаружила. Поняв, что так просто он не появится, и явно решив сменить тактику, она вернулась к калитке и прочувственно, но громко сказала.
- Витюша! Хороший мой! Я больше не буду гладить и хвалить Рекса! Ты у меня самый умный, самый красивый, самый ласковый!
Виктор Васильевич захлопал глазами. Неожиданный поворот событий. Потом до него дошло, что по-видимому "Витюша" это не мальчик. И вообще не человек. С чего бы человек обиделся за то, что хвалят собаку.... Рексами ведь собак называют? Ну да…
Неведомый Витюша так просто на обещания не купился. Женщина сокрушенно вздохнула. Еще пару раз позвала и ушла в дом.
Виктор Васильевич вышел на крыльцо и, в свою очередь, огляделся.
У него на участке тоже была и беседка, и банька, и сарайчик, который служил гаражом. Стоп. А что это там такое яркое?
Мужчина вернулся в дом и вышел, уже надев очки. Он подошел к гаражу и на крыше увидел кота.
"Это он, что ли, Витюша?" – подумал Виктор Васильевич.
Он подошел поближе и в свою очередь позвал:
- Витюша!
Кот дернул ухом, зевнул и посмотрел на мужчину со скучающим видом.
"Еще один докапывается", - было написано на морде.
- Что ж ты! Тебя зовут-зовут, - сказал Виктор Васильевич.
Кот фыркнул.
"Сам разберусь".
Потом он нехотя встал, потянулся. Спрыгнул на землю подальше от мужчины и отправился к себе во двор.
На следующий день Виктор Васильевич увидел его снова. Кот лежал на крыльце. Вид у кота был самодовольным и умиротворенным.
Но время от времени кот Витюша бросал на ходящих по двору хозяев многозначительные взгляды, которые говорили, что хвалить в его присутствии кого бы то ни было явно больше не стоит.
Наверное у каждой станции есть свои "постоянные клиенты": бабушки с прописанным лечением и кучей лекарств, которые лежат в тумбочке без дела до приезда бригады, потребители бытового отравляющего вещества, к открытию которого вроде как причастен Менделеев и так далее. У нас тоже были такие люди, таких насколько я помню, называли по улице и номеру дома, что-то вроде: "губернаторская 76".
В общем: мужчина лет за пятьдесят, имел ХОБЛ в анамнезе и регулярно случались приступы (задыхался), в эти моменты он вызывал к себе скорую, которая снимала приступы (к слову, когда только начали распространяться слухи про ковид, наши предположили, что с ним придётся бороться по такой же схеме). Мужчина был известен старожилам: грубил, вульгарно оценивал навыки сотрудников и даже не здоровался, как они поговаривали.
Мне дали этот вызов впервые, помню: длинный пятиэтажный дом, просторный подъезд, почти парадная и трёшка, и недовольная коллега, которая с ним уже была знакома. Я приготовилась к худшему, но вышло не так как я ожидала...
Дверь по приезду была открыта, из двери плотной мглою выплывал табачный дым, а сам мужчина сидел на кухне, за небольшим столиком, задумчиво делая затяжку и после громко отхаркивая собственные легкие. Коллега молча взяла приготовленные документы с холодильника, а я села напротив, начала сбор анамнеза: что, когда, зачем, откуда, почему и прочее... Помню как он поднял грузный взгляд на меня, когда я с ним поздоровалась и попросила затушить сигарету, так как мне тяжело дышать.
В общем... Протянула ему манжетку, чтобы измерить давление. Затем сбор подписей, пульсоксиметр, потом кислородный баллон, а потом я достала тонкую иглу, которую обычно хранила для детей. Руки у мужчины были иссохшие, вены дряблые как кожа вокруг и очень много гематом от инъекций. Мягко, аккуратно, как себе, ввела иглу под кожу, в трубке появилась темная кровь: слегка втянула шприц, кровь отлично втянулась — значит игла в вене, а затем медленно ввела сначала эуфиллин, затем преднизолон. Все свои действия я озвучивала, по старой привычке.
Мы пересеклись взглядами, я спросила зачем он курит, если не может дышать, а он ответил: — Я уже не смогу бросить.
Я молча извлекла иглу, приложила спиртовую салфетку и слегка прижала пальцем, он хотел было сам зажать, но я так строго взглянула: - позвольте, не хочу, чтобы после меня остались гематомы. А через некоторое время достала бинт 5х10 и наложила сверху аккуратную повязку: - через 10-15 минут, после нашего отъезда, можете снять и выбросить, гематомы не будет. Мужчина ничего не отвечал, только наблюдал за моими действиями.
Мы посидели немножко, минут двадцать, успели сделать ЭКГ, кровь на сахар взять (чего просто так сидеть) и в конце повторно проверили сатурацию, давление — всё в приемлемых пределах, мужчина перестал кашлять и куда то ушел, на долго.
Мы с коллегой ждать не могли(пересменок у водителей): молча собрали вещи, попрощались и направились к выходу, а он такой догоняет нас уже у выхода из подъезда и даёт целый мешочек леденцов клюквенных.
Я хлопаю глазами, смотрю прямо в его пожелтевшие склеры, а он запихивает пакетик мне в карман и обнимает, крепко так, я даже не ожидала, что в нём столько силы.
— Спасибо вам, доктор.
— Берегите себя, приятного вечера.
Улыбаюсь и мы уходим, а он нас провожал: стоял у подъезда, в своих трениках, тельняшке, среди завихрений из снежинок, смотрел как наша газель нерасторопно выезжала задних ходом.
Уже на станции: вечер, я сижу за столом, жду пока вскипятится чайник, у меня огромный пакет леденцов перед лицом (довольная), тут заходят соседи — я давай их угощать, а они давай расспрашивать: откуда, что и так далее. Ну, я всё рассказала, они удивились, стали говорить, что он очень черствый, циничный и грубый, к нему никто ездить не хочет и что похоже на ложь, мне даже пришлось звать коллегу, чтобы она подтвердила мои слова. В конце рассуждений о том, что человек то вовсе не ледяной оказался, старший товарищ, который сидел в стороне и только слушал, посмотрел на нас и заключил: - добрей надо быть друг к другу, тогда и удивляться не придётся доброте.
Тёплый ветер августа и звуки пастушьего рожка кружили над бескрайними полями. Шёл 1853 год. В усадьбу Марьино съезжались гости. Генерал-адъютант Александр Иванович Барятинский, гроза Кавказа, устраивал бал по случаю именин матери своей, княгини Марии Фёдоровны.
И он, и княгиня, стоя на крыльце, радушно встречали прибывающих. Был среди приглашенных и Яков Тыртов, поручик 65-го пехотного Московского Его Величества полка.
Некоторые гости были всерьёз обеспокоены и торопились узнать у генерала – не случится ли война в ближайшее время, ведь Англия и Франция совершенно отбились от рук.
― Да нешто они супротив нас посмеют, ― с улыбкой успокаивал их князь.
Но Яше Тыртову почудилось в словах генерала некоторое сомнение.
Под звуки большого военного оркестра гости со всею торжественностью входили в пышно убранную цветами бальную залу.
Начались танцы. Будучи несколько близоруким, Яша щурился, рассматривая окрестных девиц, и так увлекся, что раздавшийся совсем рядом полушёпот застал его врасплох:
― Самая что ни на есть приятная. Но так далеко от Москвы...
― Ох… Папа́ переводят сюда. Из московских обер-полицмейстеров да в курские. Но это тайна. Вы уж никому ни слова.
― Какая потеря для Москвы, Вера Иванова!
― Коли пригласите меня на тур вальса, так можете как прежде звать Верочкой.
Они закружился в танце. Вера ласково улыбалась и Яше было от того и больно и хорошо.
― Но слышал я о помолвке с Алексеем Салтыковым. Верно ли это?
― Мы нынче в ссоре, ― отвечала Верочка как ни в чем не бывало.
После трёх кругов вальса Вере захотелось отдохнуть. Яков подвел её к отцу. Тот беседовал с хозяином усадьбы. Яше показалось, что как Иван Дмитриевич, так и Александр Иванович взглянули на него не без иронии. От всего происходящего поручику захотелось выпить водки, причём одному.
А праздник был в самом разгаре, гремел оркестр, кружились пары, лакеи как угорелые разносили шампанское и мороженое, отовсюду слышался громкий смех.
Не успел Яков опрокинуть рюмку, как услышал знакомый голос, пьяный и злой:
― Какого чёрта ты вальсируешь с моей невестой?
― Лёша? И ты здесь?
― Что за «ты здесь?». Это ты «здесь», а я …тут. И я тебе не Леша, а князь Салтыков. К вашим услугам! ― юный князь с трудом держался на ногах.
― Хорошо, хорошо, но присядь, сделай милость.
― К вашим услугам! – настаивал Салтыков. ― Тыртов! К барьеру!
Они стали пререкаться, обращая на себя внимание. «Что происходит? Кто этот поручик?» ― доносилось со всех сторон. Это было неуместно.
― Не кипятись, Лёша, прошу тебя.
― Ты решил воспользоваться моей с ссорой с Верой! Я всё видел.
― Знаешь, обвинять меня в коварстве ― это уже слишком, ― Яша чувствовал, что тоже начинает злиться.― Драться со мной собрался? Да куда тебе. Может ещё и на шпагах? Шанс у тебя есть только если на деньгах.
― К вашим услугам! Я требую…
― Прошу покорно не бузить! ― раздался строгий голос генерала Барятинского. ― И на воздух, любезные мои, на воздух.
Александр Иванович повёл Якова на балкон, за ними, при поддержке генеральского адъютанта, последовал Алексей. Ему вынесли банкетку и пристроили у перил.
― Ишь распетушились! Немедля прекратить и помириться. Слышите меня? И не возражать, никаких возражений не приму. Неужто вы Марию Федоровну огорчить вздумали? Поберегите силы. Понадобятся оные вскоре для защиты отечества, вот что я вам скажу.
― Так война всё-таки будет?
― Будет, Яша, будет. И в короткое время.
― Будет война? ― вмешался Алексей. ― Тогда Яша пойдет воевать. И нам не надо с ним драться. Пойдет воевать и его там убьют. Так ведь?
― Точно так, ― с досадой кивнул ему Яков.
― Яша, прости, прости, ради бога, ― князь Салтыков попытался покинуть банкетку, чтобы обнять поручика, но у него не вышло. ― Прости. Я ведь очень люблю Веру. Я хотел бы сделать её счастливой.
― У тебя получится, непременно, ― вздохнув, ответил ему Яков.
― Отведите князя наверх, в комнаты, ― распорядился тем временем Александр Иванович. ― А вас, поручик, куда? Тоже в комнаты или танцевать?
― Танцевать.
― Вот и славно. Слышите ― ун-ца-ца? Снова вальс.
В остальное время успел поручик Тыртов потанцевать и с Шурой Клейнмихель, под неусыпным взором её маменьки Клеопатры Петровны, и с отчаянно юной Анной Шафгаузен-Шёнберг-Эк-Шауфус, и с огненноволосой Оленькой Левшиной, с которой, к тому же, и беседа составилась преинтересная. И водки Яков выпил, и не раз, и севрюгой закусил, и судаком, на польский манер приготовленным, но так и не оставили его мысли о войне. И о Вере. О войне и Вере.
Празднество завершилось под утро.
― Всё обойдётся, ― решил поручик Тыртов, всматриваясь в первые лучи солнца.
Гости, иные с трудом, рассаживались по экипажам. Их всех ждала дорога, многих – дальняя. Быстро, быстро замелькали колёсные спицы.
Удачно лавируя между лужами и толпами, Миха достиг цели. Работа, что б её. После прекрасно проведённых выходных идти в офис не хотелось категорически.
С первой же минуты он понял, что произошло что-то странное. Коллеги мужчины не подали руки, женщины хихикали...
-Директор сказал, чтобы ты сразу к нему, - процедил сотрудник.
Да что случилось-то?
Лицо секретарши в приемной заставило сердчишко екнуть. Достоевский такие лица называл опрокинутыми.
– Директор у себя?
Прошло, наверное, секунды три, прежде чем зрачки сотрудницы подобрались и она сообразила наконец, что перед ней кто-то стоит и о чем-то спрашивает. Судорожно кивнула в сторону двери и оторопела вновь.
-Не в курсе, зачем вызывал?
Молчание и полный игнор.
Озадаченно хмыкнув, Миха прошел в кабинет. Та же картина. Директор, как неживой, полулежал в кресле и незряче смотрел на вошедшего.
– Что тут у нас стряслось?
С тем же трехсекундным запозданием в кресле шевельнулись.
– А, это ты… Присаживайся…
– ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
-Ты из какой реальности выпал? - прохрипел директор. - Новости вообще не читаешь и не смотришь?
-Мы с женой специально на выходные уехали на рыбалку и отключили телефон, чтобы новости не читать. Вчера приехали поздно вечером, и сразу вырубились.
-Ах с женооооой, - с непонятной интонацией протянул директор.
Миха начал потихоньку закипать.
-А жена причём?
Директор молча щёлкнул пультом.
-По всем каналам идёт.
На экране показалось серьёзное рыло диктора.
"Российские учёные установили, что мужчины, предпочитающие тощих курящих дам с нулевым размером - не что иное, как скрывающие свои нездоровые пристрастия сексуальные меньшинства. По - научному, латентные гомосексуалисты. Они - представляют громадную угрозу обществу. Все мы знаем, что такие нелюди разрушают систему. Как только мы избавимся от всех нетрадиционных, то заживём....
Камера сместилась вбок и показала картину, на которой был изображён высокий мужчина под руку с дородной дамой. На руках мужчины - младенчик, дама держала за руку двух детишек погодок. На лицах всех, и даже младенчика - радостные улыбки.
-Подобные особи чрезвычайно опасны, потому что умело скрывают свои нездоровые пристрастия. Но недолго им осталось радоваться и разрушать скрепы! Мы выявим всех. На предприятиях составляются списки. Все мужчины обязаны предъявить точные параметры бюста своих жён. Если параметры меньше двоечки - срочно явиться на комиссию, которая установит, являются ли они латентными, или у них просто отвратительный вкус.
Не позволим богопротивному западу диктовать нам свои ценности! Вырвем заразу с корнем!
Известного писателя Пелевина в данный момент проверяет лингвистическая комиссия, которая решит, стОит ли считать цитату из его романа "У меня вообще не особо крупные формы, и это хорошо, потому что время безжалостно к большегрудому стандарту. Дыни быстро портятся, апельсины и лимоны сохраняются лучше" - призывом к сами знаете чему. Нормальный мужчина никогда не посмотрит на яблоки и апельсины. Дыни - вот выбор мужика, у которого здоровые наклонности.
-У твоей вроде единичка, - с жалостью произнёс директор, - мне уже доложили. А ещё сорок второй размер и она курит как паровоз...
-Это что сейчас было?, - прохрипел Миха. - Вы сейчас шутите, да? Не может это быть правдой.
-Почему это не может? "В России истина почти всегда имеет характер вполне фантастический". - отбрил директор. -Достоевский хуйни не скажет. Короче. Идёшь сейчас на комиссию. Я уже распорядился.
-Погоди, значит твоя секретарша....
Директор скорбно кивнул.
-Переживает, бедняжка. Её мужа тоже проверяют.
Телефон разрывался от звонков. Видать, жена уже в курсе. Пообещав, что всё будет хорошо, Миха отправился по адресу, указанному на документе с печатью "Комиссия по нравственности".
Его провели в помещение, под завязку набитому мужчинами самого разного возраста, вручили огромный лист бумаги, ручку и приказали ждать.
Все очутились здесь из-за жён. Вернее, их лимонов и яблочек. Кроме одного, у которого супруга - гордая обладательницей пятого размера. Этот сразу отсел поглубже в уголок и с ухмылкой стал разглядывать остальных.
– Довыделывались, любители плоскодонок? – осведомился он не без ехидства. И, не получив ответа, продолжал самодовольно: – А мне вот все побоку!
– Так тебя, значит, не в конторе загребли? – расспрашивали соседи. – Посреди улицы, что ли?.. А как это ты умудрился? С такой то женой?
-Дык рубашку сегодня одел. Розовую, - со вздохом признался мужчина. - Теперь тоже - повод для проверки.
Дверь распахнулась, и присутствующие в ужасе замолчали.
Пока вроде ничего страшного. В помещение, чётко печатая шаг, зашла дама необъятных размеров в сопровождении мужчины в форме.
-Сейчас проведу с вами тесты, которые и покажут, являетесь ли вы латентными, или просто не умеете выбирать нормальных женщин. Кто ответит правильно, будет отпущен. Если же нет...
Присутствующие напряглись.
-Вас будут лечить. Не переживайте, тесты созданы нашими учёными, и покажут склонность к содомитству со стопроцентной точностью. Итак...Слушаем внимательно и записываем ответы на листочки. Ситуация слишком серьёзная, мы решили провести тесты вручную, не доверяя компьютерам. Итак. Первый вопрос.
-Как часто надо принимать ванну? А - два раза в день. Б - раз в неделю. В - а зачем мыться, я не испачкался.
Ответили? Пойдём дальше.
-Как часто вы делаете маникюр? А - раз в месяц можно и нужно привести в порядок руки. Б - я сам обгрызаю ногти, и в маникюре не нуждаюсь. В - не знал, что мужчинам его вообще делают.
-Граждане, не подглядывайте в листочки к соседям! Ещё раз увижу, значит, тест вы не прошли.
Миха обмер и прекратил вертеть головой.
-Следующий вопрос.
Дама достала картинку.
-Все видите? Прекрасно!
На картинке была изображена молодая девушка в микроскопическом купальничке.
Дама убрала картинку и продолжила.
-Слушаем вопрос. Какого цвета купальник на девушке. А - голубенький. Б - вроде синий, В- какой ещё купальник...
Продолжим.
-Вам предложили попробовать гигиеническую помаду для губ с запахом клубники. Ваша реакция. А - то, что надо, у меня постоянно шелушатся губы. Б - один раз можно, из любопытства. В - я звоню в полицию.
Через два часа взмыленный так, будто отпахал смену в шахте, Миха с другими страдальцами ожидал оглашения результатов теста.
-Тест прошли все, - объявила через пару часов дама. - Жду вас через месяц.
-Как через месяц, - растерялся Миха.
-Ну а что вы хотели. Сами выбрали жену, у которой мальчишеская фигура и повадки гопника. Тут у меня написано, что конкретно ваша жена ещё и гиннес пьёт.
-Откуда вы знаете? - взвыл Миха.
-Мы знаем всё. Женщины по определению не могут пить горький напиток, они любят сладкое вино, в крайнем случае - пиво с фруктовыми добавками. Я вообще бы рекомендовала вам развестись и жениться на даме, из-за которой у вас не будет неприятностей. Все свободны. Пока свободны. Я не прощаюсь...
На работу Миха не пошёл. Всё равно день потерян.
Жена бросилась ему на шею ещё в коридоре.
-Я так боялась, что ты не пройдёшь тест, - плакала женщина. - Прости, милый, это всё из-за меня. Я никогда не буду больше курить. Покупать нам гиннес. А ещё я записалась к пластическому хирургу в клинику "Спелые дыньки". Как думаешь, какой размер попросить, чтобы от тебя отстали?
Миха растроганно смотрел на супругу, готовую ради него лечь под нож.
-Милая, не надо таких жертв. Мы пойдём другим путём...
Дзиньк! - запищал будильник.
Три часа ночи. Пора.
Миха растолкал супругу, и они вместе отправились на кухню. Мужчина достал из холодильника торт и поставил на стол. Жена налила сладкий компот...
После ночного дожора Миха погладил супругу по округлившемуся за последний месяц плечику.
-У нас всё получилось, детка. Твой вес неуклонно растёт. Как и бюст, кстати, - он взглянул на график набора веса.
-Ты даже опережаешь его, милая. Ещё неделя - другая, и нам с тобой не о чем будет беспокоиться.
Он благодарно посмотрел на супругу, которая ради него набирала килограммы.
Вот именно.
Любовь - это не красивые слова. Любовь - это когда вы вместе преодолеваете все жизненные невзгоды.
Пройдя этот тест, вы узнаете, сколько нужно сосисок, чтобы спуститься по ним на дно Марианской впадины. А еще сколько их можно съесть, пока длится самый долгий в мире поцелуй. Не пропустите!
Иллюстрация Лены Солнцевой. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
Я не любил тебя, но помню…
Как-то незаметно прежняя моя жизнь — толстопузенькая ручная зебра — превратилась в пони, которого перестали чистить и брать в парк. Просто оставляли в конюшне, где он — замшелый от однообразия — жевал прошлогоднюю солому. У меня было навалом времени, чтобы вспоминать, как два десятка лет тащил повозку; как иногда взбрыкивал, чтобы из неё вывалились будильники, заведённые на семь ноль-ноль, отбивные средней прожарки, жена среднего ума, средняя зарплата и десятки точек, которые давно пора было поставить.
Я развёлся, поделился квартирой с уже взрослым сыном, похлопал по плечу жену — «такие дела» — и переехал в другой город. Чтобы наверняка не вернуться к просроченному рациону. Новое жильё требовало ремонта, но я ограничился генеральной уборкой и приберёг деньги для пусть и недолгого, но заслуженного ничегонеделания.
Уж так совпал наш с ней привычный сначала августовский, а после — сентябрьский утренний маршрут. Сигаретный киоск на углу, шумная площадь, пересекаемая наискосок в убыстрённом темпе, трёхэтажный колодец облупившихся сталинок и, наконец, парк с устьем разбегавшихся дорожек. Мы шли разными путями, но за час-полтора прогулки несколько раз пересекались, и ветер кружил вместе с разноцветной листвой запах её русых волос. В выходные, когда в парке включали детские песни и все кому не лень подкармливали жирных уток, она не приходила. Впрочем, я тоже. В субботу шёл на рынок, а в воскресенье не отлипал от спортивного канала. Что поделать, привычка.
Сентябрьский снег — иллюзия. Лишь пара пригоршней снежинок, которые тают ржавыми каплями, а потом снова дождь — стылый, подкошенный порывами ветра. Уже развернулся, чтобы идти домой, но тут меня обогнал серый раскрытый зонт. Я побежал, пытаясь догнать, да только ветер оказался ловчее.
— Да чёрт с ним! — крикнула она и махнула рукой. — Бегите сюда, сейчас хлынет!
Крыша беседки протекала, пришлось делить единственный сухой угол и её зажигалку. Соврал, что свою потерял: курение немного сближает. Её звали Полина. И имя её, как сама она, тихое, неброское, мне нравилось и ни о ком не напоминало. Мы разговорились, вернее, разговорился я. Никогда не думал, что такой болтун! Полина слушала истории из моего прошлого, не перебивала, лишь изредка переспрашивала, теряя нить хаотичного от волнения повествования. И дождь, затянувшийся на час, сам того не зная, стал моим пособником и как-то незаметно перевёл разговор с «вы» на «ты».
У выхода из парка нашёлся зонт. Застрял между кустов и, спасаясь от ветра, переломал стальной скелет.
— Я починю и принесу завтра. Ты же придёшь завтра? — спросил я. — Я куплю новый, — ответила Полина. — Пока.
Зонт я ремонтировал с усердием амбициозного, но неопытного хирурга. Вышло кривовато, однако функции восстановились, а значит, был повод увидеть Полину. Без прилипаний и пошленьких ухаживаний, вполне себе приличный повод. Хотя она действительно купила другой серый зонт. В тон пальто. Была среда.
— Тебя не смущает, что я старше на пятнадцать лет? — зачем-то спросил я.
Полина усмехнулась, покачала головой.
— С чего бы?
В пятницу я её поцеловал и очень хотел, чтобы субботу и воскресенье хоть разок отменили.
На следующей неделе в парке нам встретилась её знакомая, полная противоположность Полины: высокая, черноволосая, скроенная природой уверенно и прямолинейно, разодетая с павлиньим шиком и очень звонкоголосая.
— Классный мужик! — оттащив Полину в сторону, оценила она меня. — Кстати, теперь не отвертишься, раз есть кавалер, значит…
Впрочем, что именно «значит», знакомая не уточнила. Сразу же перешла в наступление:
— Вас как зовут? — спросила. — Классный мужик, — представился я.
Мы посмеялись.
— А меня — Лариса. Мы с Полинкой во-о-от с таких лет дружим, — и, присев, показала рукой высоту пенька. — Жду вас обоих в субботу ко мне на день рождения! А вы, — игриво указала на меня красным когтем, — из классного мужика превратитесь в хренового, если не заставите Полинку прийти. Она же сто лет нигде не была! Значит, до субботы?
Столетняя Полина пожала плечами и, взяв меня под руку, повела прочь от Ларисы, а после, пристально глядя в глаза, предложила:
— Пойдём ко мне. Сейчас.
И мы пошли. Быстро и молча.
По дороге заскочил в магазин, купил вино, сыр, какие-то сладости. Хотел ещё взять цветы, но на отделе висела табличка «Перерыв десять минут». Какие, к чёрту, десять минут?! Я и так-то боялся, что выйду, а Полины уже не будет, или, что ещё хуже, она скажет: «Знаешь, я передумала, не обижайся». Но она ждала.
Не знаю, что меня тогда больше поразило: огромная, дорого обставленная квартира или же сама Полина в ней. Это не она повесила тяжёлые портьеры, не она когда-то трогала клавиши теперь онемевшего фортепиано, не она постелила белый мягкий ковёр, не ею были привезены из далеких стран высокие фарфоровые вазы. И лишь в самой маленькой комнате чувствовалось, что Полина живёт здесь, — по чашке с недопитым чаем, по ноутбуку, заснувшему от долгого ожидания, по махровому халату, свернувшемуся клубком на диване.
— Я сейчас быстро приберу, мы задёрнем шторы и зажжём свечи. Будет уютно, обещаю, — немного нервничала, впрочем, я тоже. — Найдёшь кухню? По коридору прямо, потом налево. В нижнем выдвижном ящике — штопор. И бокалы захвати — наверху, за стеклянными дверцами, — попросила она.
Пока искал кухню, натолкнулся ещё на одну комнату, зачем-то дернул ручку — заперто. Взял на кухне что надо, вернулся.
— Ну и большая же квартира! Я бы запер к чёртовой бабушке половину комнат, а не одну, чтобы меньше убираться. Одна из них, наверное, гардеробная, да? — предположил я.
— Нет. Но вещей там много. Не моих. Я закрыла их там.
Пока я разливал вино, Полина зажгла свечи, и на стене устроились наши тени. Они тоже чокались и держались за руки. Хотел подлить ещё вина, но Полинина тень накрыла бокал ладонью.
— Я больше не буду. Мне нельзя. — Что-то со здоровьем? — Ага, — нарочито весело ответила Полина. — Третью белку не переживу. — У тебя была белка? Да ну нафиг! — мне не верилось. — Ты не похожа на алкоголичку. — Алкашка как есть! Жаль, Лариски сейчас нет рядом, подтвердила бы! — рассмеялась Полина. — Два глубоких погружения в делирий. Первый раз очень давно. Отец притащил меня домой и запер в комнате, чтобы протрезвела. На второй день перешла на чай с лимончиком. На третий — поучаствовала в фильме ужасов про пауков и червей. Потом меня несколько месяцев лечили от самой себя. Глупо, да? — От себя — бесполезно. Даже самолечение не всегда помогает, — согласился я. — А второй раз? — Два года назад. Насекомых больше не было. Зато на меня смотрела вся моя семья. Выглядывали из той самой комнаты, я ещё не заперла её на ключ, и качали головами — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Синхронно и бесконечно. Я кричала, но они продолжали, продолжали, продолжали… Потом соседи вызвали полицию. Я живу здесь одна уже третий год.
Наши тени сидели близко-близко. Теням ведь плевать на прошлое.
— Не уходи сегодня, ладно? Я хочу, чтобы у нас всё было. У тебя ведь нет кошки, которую надо срочно покормить? — спросила Полина. — Нет. У меня кухня такая маленькая, что я сам себе на ноги наступаю, — признался я. — А вот тебе можно целый зверинец завести! Ну или хотя бы собачку, гуляла б с ней в парке… — Я не хочу о ком-то заботиться, — оборвала Полина. — Иди ко мне.
Всё было. Легко, не пошло и не фальшиво. Потом полночи ворочался, со мной так всегда на новом месте. Она же уснула быстро. Я встал, раздвинул шторы, допил остатки вина, снова лёг и долго смотрел на Полину. У неё было такое сосредоточенное лицо, что казалось, не спит, а думает о чём-то очень важном.
Утром, стараясь не шуметь, Полина куда-то собиралась.
— Сколько времени? — сделал вид, что только что проснулся. — Ещё рано. Поспи. Я ненадолго. Вернусь и накормлю завтраком. — Тебе обязательно надо идти?
Полина на минуту задумалась.
— Да. Обязательно. Пора навестить тут одного, — и хмыкнула, — мага и кудесника. Говорят, если долго просить его о чём-то действительно необходимом, обязательно исполнит. — Маг и кудесник? И кто же он? — удивился я.
Полина обулась и, уже открыв входную дверь, ответила:
— Иисус Христос.
Признаюсь, я тогда решил, что никогда больше не предложу Полине выпить: думал, что дело в этом. Но сумасшедшей Полина не выглядела. И не была ей.
Вернулась действительно довольно быстро и, как и обещала, накормила завтраком. А потом и обедом. Нет, нет, не держала, но я пробыл до самого вечера, а после, идя через двор, всё оглядывался на свет в окне.
На следующий день, гуляя по парку, Полина рассказала, чьи вещи заперты в комнате, и что случилось с родителями и её маленькими сыном и дочерью на полуночном шоссе, и что на похоронах её не было, полиция не могла найти — бездомную, запитую, опустившуюся.
— Вот только не надо меня жалеть, — очень холодно Полина. — Знаешь, мне нравилось дно, там не надо казаться лучше. А они были не нужны. Никто из них. Я ненавижу их за то, что не могу повторно скурвиться. Не могу даже войти в эту проклятую комнату и вышвырнуть рамки для фотографий! Не могу! Не могу!.. — потом замолчала и опустила голову.
Я обнимал её и гладил по волосам. Именно тогда понял, что никогда её не полюблю. Не из-за того, что она такая, вовсе нет. Просто любить из жалости умеют только женщины. А мне было жаль Полину.
Думал, что на день рождения к Ларисе мы не пойдём. Я вообще-то не люблю чужие праздники и чувствую себя неловко, сидя между салатами и новыми знакомыми. Но Полина попросила составить компанию.
— Купила вот. В подарок. У Лариски мания на золото, а муж — редкий жмот, — и показала браслет, змейкой застывший на красном бархате. — И ещё платье себе. Вернее, хотела только платье, а потом решила, что к нему надо палантин и другую причёску. Тебе нравится?
Особо ничего не изменилось — в парикмахерской лишь немного подровняли кончики, но я сказал:
— Здорово, теперь тащи платье и этот палан… как ты там его назвала?
Платье — голубое, чуть расклешённое, простое, без всяких украшений — ей очень шло. А вот в больших отрезах ткани, которыми надо как-то по-особому обматываться, я ничего не понимаю.
Не хочу вспоминать тот день. Но всё равно вспоминается. Хочу помнить лишь Полину — крутящуюся перед зеркалом и улыбающуюся собственному отражению. Хочу, как тогда, закрыть глаза, вдыхая запах её духов, хочу положить голову на чуть прикрытые платьем колени… Увы.
Нам радовалась только Лариса — пёстрая и суетливая, как ярмарка. Половине гостей было всё равно, но вот остальные смотрели на Полину исподлобья и, когда та начинала что-нибудь говорить, перебивали её или же налегали на закуски. Лариса попросила Полину помочь на кухне, а я вышел на балкон покурить. Ко мне присоединились Ларисин муж и хлипкий мужичонка, которого все за что-то очень уважали и называли Петром Николаевичем.
— Твоя-то, ишь, больше не бухает, сочок потягивает. Давно знаком-то? — плюнув с балкона, поинтересовался «уважаемый».
Я сказал, что нет. Но всё про нее знаю, так что ничего нового не услышу.
— А кто отцы её детей? Интересно, что эта тебе наплела, сама ж не знает, от кого родила, весь район таскал, — продолжил «уважаемый» и снова плюнул. — Кроме нас. Юрчик уже был женат. А у меня просто не встал, — и по-конски заржал. — Только зря на водку потратился.
Смеялся он в пустоту. Я курил, смотрел на скелеты тополей и слушал не слыша. Думал о том, что скорей бы выпал снег.
— А теперь, ишь, правильная стала! Не бухает, даже в церковь ходит. Думает, покается и всё простится. Хуеньки, рыбонька! — Ага, каждую неделю. Лариска моя не любит с ней ходить, но Полинка вроде больше и не зовёт, — нервно шмыгая носом, подтвердил Юрчик. — Кстати, не припрись она в тот вечер домой, ничего бы не случилось. — Почему вы так решили? — спросил я. — Её отца за рулем инфаркт хватил, ну, машину-то и занесло, — почему-то полушёпотом объяснил Юрчик. — Да, да, и все они бы были живы. А эта бы от перепоя сдохла! В канаве! Так ведь нет, шалавилась где-то полгода, а потом заявилась — дайте мою дублёнку и сапоги. Родители, понятное дело, не дураки — кукиш показали, пропьёт ведь. Ну и решили на дачу с детьми уехать, чтобы её вопли под окнами не слушать. Часа два завывала и матюгалась, мне мент рассказывал, который её потом в каком-то гадюшнике нашёл, а ему — соседи, — отчитался в пустоту непонятно за что уважаемый Петр Николаевич и с облегчением выдохнул. — Правильные у тебя сведения. Именно за этим и приходила. Было очень холодно, — за нашими спинами спокойно сказала Полина.
Так бурно вершилось правосудие, что никто не заметил, как она стоит, прислонившись к дверному косяку.
— Ты уж извини, что не на «вы». Кстати, возместить расходы за бутылку, ту самую, а? Ещё не поздно?
Юрчик шмыгнул, хохотнул и подавился соплями.
Не включая свет в прихожей, Полина быстро спряталась в серое пальто и ушла, тихо затворив за собой дверь. Лариса извинилась без слов — отвесила мужу тяжёлую затрещину, выдала Петру Николаевичу отборный мат и куртку. Я побежал догонять Полину. Да, она была плохой дочерью, ужасной матерью, для кого-то — подзаборной шлюхой, для кого-то — последней мразью... Но она была честной. Самой честной из женщин, которых я знал.
— Я прошу в церкви смерти. Я боюсь сама. Я должна, это и правда эгоистично вот так бесполезно жить, да ещё и на отцовские деньги, — призналась Полина. — Я бы сама… Но мне страшно. И я прошу этого, распятого, послать мне любое испытание, но потом, потом… Неужели ему жалко откреститься от меня несчастным случаем? Каждый день столько людей погибает! Поменял бы с кем-нибудь местами! А он зачем-то упирается, с тобой вот столкнул. Ну чем я тебя заслужила?..
В конце ноября я побывал в запертой комнате.
— Не могу туда заходить. Раньше Лариску просила проветрить и пыль смахнуть. Может быть, ты это сделаешь, а я пока за продуктами? Там много вещей, надо хоть иногда проветривать, — и дала ключ. — На полках, где рамки, вытри, пожалуйста. Справишься?
Судя по обоям, раньше это была детская. Теперь тут стояли большие шкафы с полуоткрытыми, не выдерживающими натиска одежды дверцами и коробки с машинками, солдатиками, разноцветным зверьём, нарядными куклами, сказками, уснувшими в ярких переплётах... В углах, попав в собственные ловушки, застыли паучки, на стене перестали спешить часы, и только пыль ожила от впущенного солнечного света.
Проветрил, протёр полки, на которых стояли рамки. Без фотографий. Много пустых рамок. Альбомы лежали на одном из шкафов — высокая стопка, которую я не посмел трогать. Услышал, как пришла Полина, вернул ключ. И спросил:
— Почему? — Как-то, до того как врезала замок, дверь распахнулась от сквозняка. Потом попросила Ларису вытащить фотографии и спрятать в альбомы. Но это не помогло. Они смотрели на меня даже из пустых рамок. Лариса говорит, надо всё раздать. Мне не жалко, понимаешь, не жалко! Но куда деть фотографии?! — и посмотрела с таким отчаянием, что я сильно пожалел о своём вопросе.
Пытался её отвлечь — травил анекдоты, бестолково, но с энтузиазмом комментировал передачи по телеку, помогал, вернее, больше мешал с приготовлением ужина и в итоге обжёг ладонь, вынимая из духовки курицу.
— То ли бог глухой, то ли просто не хочет меня слышать. Я ведь на днях свечку поставила за здравие. Впервые! А ты вот сейчас обжёгся, — сказала Полина, держа мою руку под холодной водой. — Ну не кричать же мне в церкви, всех бабок распугаю. Нет, ну надо же! Впервые — и на тебе! Точно глухой! — и рассмеялась.
И после весь вечер была весёлая. У нас вообще было много хороших вечеров. Или просто уютных и спокойных. Но плохих — ни разу.
Полины не стало весной. Она не погибла.
Тревогу забила Лариса, день не могла дозвониться до Полины, потом — «Телефон абонента выключен…», но в окне маленькой комнаты горел свет. Соседка тоже подтвердила, что не видела и не слышала, чтобы Полина куда-то выходила. Соседи всегда самые надёжные свидетели.
Полину нашли лежащей на диване. Работал телевизор, показывая уже не нужные новости.
— Свернулась калачиком, задремала и больше не проснулась. Сердце остановилось. Но она никогда не жаловалась на сердце! — заплаканным Ларисиным голосом сообщила трубка. — Ни алкоголя, ничего другого не обнаружили. Ну как же так?! Вы уж простите, что вам звоню, в полиции попросила, чтобы ваш номер дали, он у неё в телефоне был. Может, я неправильно сделала, что позвонила? Вы ведь не встречались уже… Но у неё в телефоне было только два номера — мой и ваш…
Мы похоронили Полину отдельно от её семьи — там не было места. Но на том же кладбище. Было солнечно, пели вернувшиеся домой птицы, и земля была уже не холодная.
Вечером я позвонил сыну, спросил, что нового. После того как уехал, мы нечасто созванивались. Сын сказал, что у него есть девушка — Катя, и они собираются жить вместе.
— Ну, а ты-то как, старик? — Я совсем один, — ответил я.— Приезжай. Приезжайте с Катей. Или, если хочешь, я к вам. Через пару дней.
Ночью так и не смог уснуть. Курил, слушал редкие чужие шаги и смотрел на новорождённый апрельский месяц.
***
Мы были с Полиной вместе всего около трёх месяцев. Но были счастливы. И Полина. И я.
Часто вспоминаю нашу последнюю встречу. Я тогда уже устроился на работу и с Полиной виделся всё реже. Но в один из вечеров, когда в домах пахнет еловой смолой, так вдруг захотел её увидеть, что без звонка взял и зашёл. Мы пили чай, болтали, шутили, вспоминали, как познакомились, но наших теней на стене больше не было. Тени знали: чтобы то — квартирно-парковое, короткое, настоящее — счастье не стало привычкой, надо вовремя уйти. И общий праздник встретить порознь. После праздников всегда наступают будни.
Ничего не проходит бесследно. Пусть я не любил эту женщину, всё так. Но очень скучаю по ней. И прошу для Полины и для себя прощения и милости у Бога, в которого раньше не верил.
Редактор: Ася Шарамаева Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова
