FANFANEWS

В 2024 году уже успели выйти не мало отличных фантастическом шоу, которые можно найти в сети.

1. Тёмная материя | Dark Matter (США)

Главный герой, ученый Джейсон Дессен, случайно открывает портал в другое измерение, где сталкивается с альтернативными версиями себя и своей семьи. В процессе своего путешествия Джейсон обнаруживает, что тёмная материя обладает способностью влиять на человеческую психику и изменять ход времени. Джейсон понимает, что его судьба тесно связана с этой загадочной субстанцией и что только он способен остановить угрозу, исходящую от неё. В конечном итоге, ему предстоит сделать выбор, который определит судьбу не только его семьи, но и всей вселенной.

2. Созвездие | Constellation (США, Великобритания, Франция)

Девушка Джо вместе с другими астронавтами находится на МКС, занимаясь исследованиями. Во время разговора с семьёй по видеосвязи, станция сталкивается с неизвестным объектом. Один человек из экипажа погибает, а ещё часть команды покидает станцию в одной из спасательных капсул. Вторая капсула повреждена, но Джо решает её починить и вернуться в ней Землю, вместе с результатами исследований. И всё бы хорошо, но когда Джо вернулась на Землю, она внезапно для себя обнаружила, что не помнит часть своей жизни.

3. Гельголанд 513 | Helgoland 513 (Германия)

Недалёкое будущее. Землю охватил смертельный вирус, и только один остров Гельголанд держится особняком из-за строгой дисциплины его жителей. Некогда один из жителей острова смог подсчитать, что выжить в этом месте могут лишь 513 человек. В итоге это стало правилом жизни на острове. И теперь, когда у кого-то рождается ребёнок, один из жителей должен отдать свою жизнь либо покинуть остров. Если нет добровольца, то жертву выбирают путём голосования.

4. Fallout (США)

Ядерная война уничтожила мир, превратив его в пустошь. Некоторые люди смогли выжить и приспособиться к существованию в новых условиях. Девушка по имени Люси всю свою жизнь прожила в убежище 33, подземном бункере, где люди прятались от ядерных взрывов и их последствий. Однажды отца Люси похищают, и она отправляется на его поиски. На своём пути Люси сталкивается с вещами, которые она никогда не видела, живя в бункере. Люди на поверхности выживают любыми способами, и каждый встречный может оказаться врагом. Но, несмотря на это, у Люси получается найти новых друзей, а также узнать, где искать отца.

5. Очевидное невероятное (Россия)

По мотивам «взрослых» произведений Кира Булычева. Самый обычный, на первый взгляд, городок Великий Гусляр оказывается эпицентром разного рода фантастических явлений. Связь с инопланетной жизнью, перемещения во времени и прочие вещи для коренных жителей Гусляра давно стали нормой. Но привычной жизни городка приходит конец, когда ему назначают нового мэра — Эдуарда Белинского. Сам Белинский родом из Гусляра, но почти всю свою жизнь прожил в столице. Возвратившись в родную гавань, он хочет сделать город достоянием туризма, объявив всему миру о его чудесах, но местные жители оказываются против и пытаются сорвать планы мэра.

6. Красный 5 (Россия)

Главный герой проходит через трудные испытания и переживает личную трагедию, которая приводит его к алкоголизму и потере смысла жизни. Однако судьба дает ему второй шанс, когда становится известно о побеге опасных преступников со сверхспособностями из секретной «Холодной тюрьмы» времен СССР. Теперь Бекешеву предстоит объединить усилия с молодым гением «Бабулей» и своим старым армейским товарищем Анатоличем, единственным человеком, который знал о существовании подобной тюрьмы.

7. Задача трёх тел | 3 Body Problem (США)

Люди всегда мечтали узнать, есть ли жизнь на других планетах, но практически никогда не задумывались о последствиях этих знаний. В 1960-1970-х годах в Китае запустили программу «Красный берег»: сконструировать при помощи учёных мощный радиотелескоп и отправить сигнал в космос для связи с новыми цивилизациями. Сигнал получила некая раса и решила, что колонизирует Землю, а до тех пор просила их не беспокоить. Отголоски этого события начали проявляться спустя десятилетия, когда лучшие умы человечества начали гибнуть по неизвестным причинам один за другим.

8. Наклз | Knuckles (США)

После победы над главным злодеем в фильме «Соник 2 в кино» герои продолжили свою мирную жизнь на Земле. Но ежу Наклзу простое существование без цели кажется скучным, а потому он ищет возможность применить свои силы и быть полезным. В итоге Наклз находит свою цель в лице неуклюжего заместителя шерифа и решает сделать из него настоящего воина. Правда, получается это у него с переменным успехом.

9. Сигнал | Das Signal (Германия)

Астронавтка Паула, находясь на МКС, обнаружила странный сигнал, в котором был голос, похожий на человеческий. По возвращении на Землю после завершения миссии девушка начала вести себя очень странно. Она позвонила мужу, чтобы сообщить, что скоро вернется домой, но в разговоре с ним Паула запуталась в датах и рассказывала о непонятных вещах. После этого вся группа астронавтов села на самолет домой, но не долетела. Во время полета самолет исчез, и никто не мог понять, куда он делся.

10. Паразит: Серый | Gisaengsu: Deo geurei (Южная Корея)

Инопланетные паразиты прибывают на Землю и захватывают человеческие тела, заменяя собой мозг. Один из таких паразитов захватывает тело Чон Су Ин, кассирши из супермаркета, которая возвращалась домой после работы. На пути к дому на девушку нападает один из покупателей, разгневанный её поведением. Паразит убивает нападавшего и спасает жизнь девушки, залечивая её раны от ножевых ранений. Потратив часть сил на лечение носителя, паразит не смог полностью подчинить себе сознание Су Ин. Теперь этой странной паре придётся как-то выживать в этом мире. Су Ин чужая для людей, а паразит чужой для своих сородичей.

Источник: https://www.ixbt.com/live/movie/00.html

Зимой поклонники фэнтези отпраздновали 20-летие со дня выхода заключительной части трилогии «Властелин колец», а сегодня у них появился еще один прекрасный повод для радости.

Студия Warner Bros. объявила, что вернется в Средиземье и уже готовит несколько новых фильмов об этом сказочном мире. Особый заряд позитивных эмоций добавляет известие, что в разработке этих проектов будет участвовать команда Питера Джексона.

В прошлом году корпорация Warner Bros. Discovery обновила контракт с наследниками Дж.Р.Р. Толкина. Стало понятно, что голливудский гигант заинтересован в создании новых проектов по мотивам произведений Профессора. Студия не стала затягивать с анонсом и объявила, что у нее в разработке действительно находятся как минимум две новые полнометражные ленты о Средиземье. Две фэнтезийные трилогии Джексона принесли WB более $6 млрд в международном прокате, поэтому студия приложила максимальный объем усилий, чтобы вернуть новозеландца в мир Толкина. Ожидается, что Питер выступит в качестве куратора киновселенной и продюсера всех отдельных картин.

Первой из них станет лента с рабочим названием «Властелин колец: Охота на Голлума» (Lord of the Rings: The Hunt for Gollum). К образу Смеагола вернется Энди Серкис. За годы с момента выхода «Властелина колец» актер приобрел внушительный режиссерский опыт. Неудивительно, что WBD доверила съемки сольника Голлума самому Энди. К разработке сценария подключатся Фрэн Уолш и Филиппа Бойенс, выигравшие премию «Оскар» за адаптацию «Возвращения короля».

Голлум должен вернуться на киноэкраны в 2026 году. Подробности второго нового фильма о Средиземье пока не разглашаются.

Источник: https://lostfilm.info/news/id50621/

Это автобиографическое эссе Роберт Шекли написал в 2004 году, за год до своей смерти.

Автор перевода интервью — Fyodor, источник публикации — сайт Фантлаб. Роберт Шекли. Автобиография. Часть 1

Ранние годы в Виллидже: прогулки, разговоры с Филом Классом, писавшим под псевдонимом Уильям Тенн, постоянное сочинение рассказов, хождения по книжным магазинам, питьё кофе в огромном количестве и в разных местах по всему Виллиджу. И размышления о том, стоит ли мне попробовать официально изучить форму короткого рассказа.

Иногда я подумывал о том, чтобы вернуться в Нью-Йоркский университет или в другое высшее учебное заведение в центре Манхэттена. Я часто испытывал искушение, но никогда этого не делал. У меня был, как я считал, здоровый антисхоластический инстинкт. Изучать то, что я уже успешно делал, казалось мне ошибкой. Я боялся испортить механизм, разрушить то, что у меня уже было, в попытке получить больше. Я был полон простой мудрости, почерпнутой из pulp-публикаций. На моё раннее обучение повлияли Джек Вудфорд, Марк Твен и ещё несколько человек. Меня интересовала Высшая Критика, но не до такой степени, чтобы изучать её, так же как меня интересовал Кафка, но не до такой степени, чтобы изучать его формально.

Я любил Гринвич-Виллидж. К моему удивлению народ уезжал оттуда. Но вскоре я сделал это и сам. Мы с Зивой ждали ребенка. Наша двухкомнатная квартира в Виллидже была недостаточно просторной для нас двоих, тем более для троих. Через моего тогдашнего зятя, Ларри Кляйна, я получил возможность снять большую семикомнатную квартиру на Вест-Энд-авеню между 99-й и 100-й улицами. Это казалось беспроигрышным вариантом.

Но стоило мне туда добраться, как я потерялся в городе, совсем не похожем на Вест-Виллидж, который я знал столько лет. Это была грязная и несколько опасная часть Нью-Йорка. Уродливый Бродвей наводнили шлюхи и мужчины опасной наружности. Трущобный район латиноамериканского типа с многоэтажными апартаментами, где люди, многие из которых казались персонажами рассказов Исаака Башевиса Зингера, старались держаться в стороне от окружающей их жизни. Я обожал произведения Зингера и до сих пор часто перечитываю их. Но тогда, как и сейчас, у меня не было желания смешиваться с его народом. Еврейство интересовало меня, но примерно так же, как и Кафка, – что-то, что можно читать и восхищаться, но не заниматься формальным изучением. Еврейство всегда было для меня проблемой, как, кажется, почти для всех евреев. Я был заинтересован, но не вовлечен.

У меня было такое же желание – оставаться непричастным ко всему, что меня не касалось и не отражало моих стремлений. Эта часть Нью-Йорка выглядела и пахла по-другому. Еда была другой, и люди, которых я видел на улицах, были другими. Я так и не привык к этому месту и не смог его полюбить. Мне приходилось ездить целый час на метро, чтобы вернуться в привычную обстановку. Ноутбуки ещё не были изобретены, а я так и не приучил себя писать от руки, сидя в кафе. Я умудрился переехать из Вест-Виллиджа, где я был как у себя дома, в Верхний Вест-Сайд, где я оставался чужаком.

В это время я купил крейсерскую 32-футовую парусную лодку под названием Windsong. Я плавал на ней пару сезонов по Лонг-Айленд-Саунду, а затем отправился во Флориду по внутриконтинентальному водному пути. Мы с Барбарой [Роберт меня запутал. Пишет о своей второй жене Зиве, но почему-то здесь называет её Барбарой, именем первой жены. В тексте есть и другие путаницы... - прим. переводчика] зимовали в Форт-Лодердейле, а весной я вернулся на яхте обратно. Я продал яхту – она олицетворяла собой совсем иной образ жизни, и это не соответствовало моим представлениям о том, как должен жить писатель-фрилансер.

Затем однажды я собрал вещи и уехал на Ибицу, испанский остров в Средиземном море.

До этого я дважды ненадолго приезжал на Ибицу – в 1960 и 1963 годах. Мне понравился остров и жизнь писателя на нём. Зиве, жительнице Нью-Йорка до кончиков пальцев, он очень не нравился, и уж точно она не хотела жить на острове. Я же безумно хотел поселиться там или хотя бы где-нибудь на юге Европы. Поэтому я сбежал и начал новую жизнь. Ибица оправдала мои ожидания. Я нашёл недорогую усадьбу, где следовал ежедневной писательской рутине: оставался дома и работал до полудня или около того, потом ехал в бар Sandy's за почтой, затем шёл в El Kiosko, большое кафе на открытом воздухе в центре города, чтобы выпить кофе и пообщаться с друзьями, а потом, как правило, обедал с этими друзьями. Потом домой на сиесту. А потом вечер.

Мне это нравилось. А когда я встретил новую женщину, Эбби Шульман, которая приехала сюда на лето к друзьям, жизнь стала ещё лучше. Осенью Эбби осталась, и мы стали жить вместе.

Теперь я действительно наслаждался своей жизнью. Проблема была в том, что я писал не так много, как мне казалось. Фриланс между Америкой и испанским островом был связан с задержками, техническими трудностями, обрывом связи с друзьями и редакторами, особенно в те докомпьютерные времена. Но я зарабатывал немного денег за счёт фильмов, жизнь на Ибице, казалось, стоила тех трудностей, с которыми я столкнулся в поисках средств к существованию, и жизнь шла весело.

В тот период я сильно подсел на наркотики. Я никогда не считал себя наркоманом. Но именно им я и был, хотя в то время не осознавал этого. Всё началось с марихуаны. Потом кислота – ЛСД. Затем псилоцибиновые грибы и другие вещества, изменяющие сознание. Марихуану на Ибице было трудно найти, зато было много гашиша, который привозили контрабандой из Марокко и Афганистана.

Я также принимал снотворное – с тех пор, как впервые подсел на него в Акапулько, куда мы с Барбарой отправились в медовый месяц и где я написал свой первый роман. Маленький домик, который мы снимали на берегу залива Хорнитос, находился всего в ста метрах от бедняка, который жил в полуразрушенной лачуге и единственным его достоянием было радио, которое он врубал в любое время ночи и дня. Это чертовски мешало моей работе. Я не мог уснуть и отправился в аптеку в Акапулько за снотворным. Мне продали барбитураты, и это стало началом моего двадцатилетней зависимости от них.

Снотворное делала свою магию, но часто оставляло меня уставшим, с ощущением похмелья на следующий день. К тому же они были ненадежны – для достижения эффекта приходилось увеличивать дозу, а это уже было чревато передозировкой. Я пытался бороться с эффектом похмелья на следующий день с помощью стимуляторов.

Декседрин и дексамил, в основном. На Ибице я не смог их достать. Но я нашел там лучшее снотворное – кваалудин, тяжелый гипнотический препарат, ужасно вызывающий привыкание. Их можно было купить без рецепта в любой аптеке. Фармацевты не всегда были рады, когда я покупал по дюжине упаковок за раз. Но они всегда продавали их мне.

Я привёз на Ибицу свою проблему с наркотиками, и это было плохой комбинацией. Моя жизнь превратилась в попытку сбалансировать эффект одного лекарства от другого. А ещё я пытался писать. Но писательство было для меня маневром по сохранению лица, пока я жил с наркотической зависимостью. Моя производительность резко упала. Я старался поддерживать её, но часто проигрывал эту битву. Ибица была слишком райским для меня местом; здесь легко можно прожить жизнь, прилагая минимум усилий. Тем не менее, я так и жил. У меня была прекрасная усадьба в Сан-Карлосе, жена, которая принимала наркотики вместе со мной, и множество друзей, которые тоже принимали наркотики и одобряли их. Пожалуй, единственным наркотиком, на который я не подсел, был алкоголь.

Хотелось бы сказать, что в один прекрасный день я опомнился и бросил наркотики. Но это произошло только через несколько лет – пока я не покинул Ибицу, не расторг брак, не съездил на Дальний Восток и не вернулся, сначала в Париж, а затем в Лондон.

Мы с Эбби прервали наше пребывание на Ибице, прожив около года в Пальме-де-Мальорка. Почему? В то время это казалось хорошей идеей. Ибица была очень дорогой, очень тесной, и я редко доводил до конца свою работу. Я обманывал себя относительно причин этого, и мне казалось, что жизнь в другом месте, где нет наших обычных друзей, будет полезной. Во время одного из наших визитов туда мы познакомились с человеком, который сдавал квартиру недалеко от Пласа Корт, одного из старых, исторических районов Пальмы. Вышел один из моих фильмов, так что я потратил гонорар на аренду квартиру, и мы поехали туда на нашем мотоцикле, классном 250-кубовым Bultaco Matador.

Поездка началась хорошо. Мы ездили на мотоцикле по острову, посетили Дейю, где познакомились с Робертом Грейвсом, и Вальдемосу, где жили Шопен и Жорж Санд, и шокировали соседей своим неженатым положением. Но вскоре наша жизнь на Ибице стала более мрачной. Во-первых, у нас украли мотоцикл, хотя через несколько дней нам его вернули, правда, немного в потрёпанном виде. Во-вторых, произошло более серьезное событие, когда однажды поздно вечером мы отдыхали в нашей квартире. Подняв глаза, я увидел, что на меня смотрит мужчина. Я встал и прогнал его. Я не слишком быстро преследовал его, поскольку мне пришла в голову мысль, что он может быть вооружен. Когда я спустился на нижнюю площадку, то обнаружил в нашем почтовом ящике записку. Она была написана по-испански и гласила: "Сегодня ночью ты умрешь". Она была подписана «чёрной рукой» [«Чёрная рука» – итальянская разновидность рэкета. Типичные действия Чёрной руки заключались в отправке жертве письма с угрозами телесных повреждений, похищения, поджога или убийства. В письме требовалось доставить определенную сумму денег в определённое место]. Это нас, мягко говоря, встревожило. Я обратился в муниципальную полицию, но меня направили в Секретную полицию, которая занимала здание с надписью Policia Secreta. Там нас направили в Гражданскую гвардию. В Гражданской гвардии восприняли угрозу спокойно, сказали, чтобы мы не беспокоились, они всё выяснят. Но, насколько я знаю, они так и не сделали этого.

Лишь спустя несколько месяцев я узнал, в чём дело. Девушка нашего домовладельца была уверена, что хозяин квартиры занимается сексом втроём с Эбби и мной. Она наняла подругу, чтобы та застукала нас в квартире и оставила записку с угрозами. Из этого ничего не вышло, и дальше ни во что не развилось.

В Пальме мы разорились, и нам пришлось выпрашивать еду на шведских столах. Мы платили за ужин, но при этом набивали карманы шведскими фрикадельками и холодными котлетами.

Я любил Пальму, благородный старый город, большая часть которого всё ещё заключена в старые стены. Там был кафедральный собор, как мне сказали, самое старое готическое здание в Европе.

На территории собора стояли скамейки, и я часто работал там – писал от руки. Повсюду были интересные рестораны и тапас-бары, а также модные магазины для тех, кто мог себе это позволить.

Наконец, вздохнув с облегчением, мы вернулись на Ибицу.

Мы также часто бывали в Париже, поскольку некоторые друзья позволяли нам пользоваться их квартирами. В Париже у меня было несколько хороших друзей, и мне всегда было приятно бывать в этом, наверное, самом красивом городе мира.

На следующий год, на Ибице, я начал страдать от периодических болей в горле. Мы обратились к врачу на Мальорке и мне сказали, что у меня сердечный приступ в замедленном темпе и нужно срочно принимать меры. Благодаря добрым услугам испанского друга мы прилетели в Мадрид и разместились в центральной больнице. Мой кардиолог был одним из ведущих специалистов Испании. Он мудро посоветовал не предпринимать никаких немедленных действий: мы должны были подождать и посмотреть, как всё будет развиваться. Ситуация утихла, и мы вернулись на Ибицу и к тому образу жизни, который, несомненно, привёл к этому. Перед отъездом доктор сказал мне, что если бы я обратился со своим заболеванием в Штаты, мне, несомненно, сделали бы многократную операцию шунтирования. Я медленно восстанавливал силы, но уже через шесть месяцев чувствовал себя так хорошо, как никогда раньше.

Следующий сердечный приступ случился несколько лет спустя. Мы с Эбби покинули Ибицу и переехали в Лондон. Мы прилетели на греческий остров Корфу, чтобы попытаться наладить свою жизнь. Мы спорили всю дорогу, громко и яростно, и продолжали спорить в Корфу. Внезапно у меня сильно заболела грудь. Это было предупреждение, которого я более или менее ждал.

Мы сели на самолет до Лондона, не сообщив авиакомпании о моём самочувствии, которая никогда бы не отправила меня в таком состоянии. В Лондоне нас встретил друг с машиной скорой помощи и отвез меня в частную клинику. Там меня снова не стали оперировать. Вместо этого они дали мне смесь (кажется, фенергила и валиума) и фактически вырубили меня на неделю. В течение этого времени мне снились страшные сны о схватках с Эбби, и один или два раза мне казалось, что она пришла убить меня. Когда я выписался, мы расстались. Я переехал в квартиру в Хайгейте. Через месяц или около того я начал свое путешествие на Дальний Восток. Тогда это казалось хорошей идеей...

Я отправился на Дальний Восток с минимумом одежды и максимумом рукописей. А ещё – с портативной пишущей машинкой. Единственное, чего у меня не было, – это портативной звуковой системы, и я твердо решил обзавестись ею при первой же возможности. Мой самолёт сделал остановку для заправки в Калькутте, а затем отправился в Сингапур. Я пробыл там всего день или около того – исключительная чистота и аккуратность оттолкнули меня, тем более, я слышал истории о том, как людей арестовывали за то, что они выбрасывали пустую сигаретную пачку. Я, конечно, не собирался этого делать, но всё равно меня это тревожило.

Моя следующая остановка, Куала-Лумпур, оказалась не намного лучше. Я внезапно оказался в непокорном мусульманском мире. Возможно, меня охватило предчувствие грядущих террористов. Я совершил обязательную обзорную экскурсию по большой мечети, которая, как я слышал, является самой большой в мире, провел одну ночь и полетел дальше в Пенанг.

Пенанг мне сразу понравился. Это остров, на котором проживают как минимум три разные группы населения – мусульмане, индуисты и китайцы. У каждой из них своя религия и свои праздники. Я остановился в отеле Eastern & Oriental, где хранятся воспоминания о королеве Виктории – и там впервые на Дальнем Востоке я закинулся кислотой. Однако моё психоделическое путешествие не было счастливым. На лужайке подо мной ужинали и танцевали пары. Мне было отчаянно одиноко. Я включил "Пинк Флойд" на купленном ранее магнитофоне и впервые задумался о том, что я делаю со своей жизнью.

На Пенанге можно было вкусно поесть. Я нашёл рынок за городом, где стояли десятки отдельных ларьков с едой, в каждом из которых подавали только одно блюдо. Это был тот стиль питания, который мне больше всего нравится: маленькие блюда, каждое из которых имеет особый вкус. Что-то вроде дальневосточного шведского стола или "рийстафеля на свежем воздухе". И была прекрасная прогулка от E&O вдоль канала до этого места.

В Пенанге я покупал "пули", как их называли, – марихуану, завернутую в вощеную бумагу, каждая длиной примерно с винтовочную пулю. Очень мощно!

Я провел там неделю или две, а затем отправился в Бангкок – место, которое поначалу обескуражило меня своими размерами и суетой. Это был огромный город. Многие главные улицы были бывшими каналами, и пересечь одну из них со светом или без него могло стоить жизни. Бангкок – ночной город, с множеством сверкающих кофеен, где вечерние дамы ждали, чтобы развлечь вас. Я купил здесь несколько пиратских кассет, в основном старый рок шестидесятых и семидесятых годов. Найти книги было сложнее, но кое-что я всё же нашёл.

Пробыв в Бангкоке около недели, я отправился в Чиангмай, северную столицу. Мне понравился размер этого города – он казался почти понятным – и вскоре я нашёл места, где можно было выпить утренний кофе, пообедать и поужинать карри. Я также нашёл большой буддийский храм на окраине города. Отправившись туда осматривать достопримечательности, я встретил англоговорящего немецкого монаха, который жил здесь уже несколько лет. У него были свои покои на одной стороне храмового комплекса – однокомнатная комната с видом на небольшое стоячее озеро. Он был спокоен, дружелюбен и, казалось, доволен своей участью. Я попытался узнать его секрет – если это был секрет, – потому что мне было ещё далеко до того, чтобы быть довольным своей судьбой. У него не было для меня особого совета, но его присутствие успокаивало.

Хотел бы я рассказать вам историю о том, как мой непокорный ум умиротворился под влиянием мудрости Востока, но со мной такого не случилось. У меня не было желания становиться буддийским священником или даже буддистом. Я уже был тем, кем хотел быть, – писателем-фрилансером. Но если у меня было то, что я хотел, почему я был так несчастлив? На этот вопрос в то время не было ответа и, возможно, нет его и сейчас.

Во время моего пребывания в Чиангмае я подружился с тайцем, который хотел, чтобы я купил пустой участок рядом с отелем "Чиангмай" – лучшим отелем в городе. Мой друг сказал, что он и его семья построят ресторан. Он будет готовить. Их еда будет лучше и дешевле, чем в гостинице "Чиангмай". Мы бы заработали кучу денег.

Мне было интересно, но не очень. Писать и продавать слова – единственный бизнес, которым я когда-либо занимался, и единственный, которым хочу заниматься. Возможно, мне удалось бы собрать деньги на покупку этого участка. И тогда моя история могла бы быть совсем другой.

Но я этого не сделал. Вместо этого я уговорил его друга, школьного учителя, в свой выходной день отвезти меня на мотоцикле в Бирму, чтобы я мог покурить опиум с племенем мео. Я, конечно, хорошо заплатил ему за это, и мы отправились в путь.

Мы с трудом пересекли границу Бирмы – запретную территорию, но никто не обратил на нас внимания. Мы нашли племя мео, где он преподавал в прежние годы. Договорённости были достигнуты быстро. Я заплатил деньги, и меня привели в дом на сваях с комнатой, заросшей травой. После дневной жары дул приятный ветерок. Мне принесли трубку, и даже нашёлся мальчик, который раскурил её для меня. Для них это не имело большого значения. Для меня это был такой же литературный эксперимент, как и всё остальное. Я накайфовался очень сильно, однако у меня не было никаких галлюцинаций, о которых рассказывали другие. Думаю, мне понравилось, но повторять это снова я не хотел и не хочу.

Вскоре после этого я вернулся в Париж, затем в Лондон, а потом в Нью-Йорк.

Я до сих пор помню тот день, когда отказался от наркотиков. Я вернулся с Дальнего Востока. Я остановился в квартире друга в Лондоне. Я принял кислоту, чтобы взбодриться, и пережил худшее путешествие в своей жизни. Я помню, как плакал часами в мрачной квартире моего друга, за окном шел дождь. Я начал повторять свои кислотные трипы. Однако теперь это были закольцованные повторения всех худших трипов прошлого. Кислота говорила мне, что пора завязывать.

Был и ещё один фактор. Моя бывшая жена Эбби только что обвинила меня в том, что я наркоман. Я – наркоман? Как такое может быть? И всё же я знал, что это правда.

Я бросил всё и сразу. Тот кислотный трип сказал мне, что я убиваю себя, и у меня был выбор, куда пойти.

Вернувшись в Нью-Йорк, я почувствовал себя в этом городе чужим после десяти лет, проведенных в основном на Ибице. Многие из моих старых друзей уехали. Они уехали на более зелёные поля и за более дешёвой арендной платой. Мне снова удалось найти квартиру в Вест-Виллидж, но она мне не нравилась. С тех пор как я уехал, в Виллидже произошла джентрификация, и цены стали заоблачно высокими. Даже пара комнат, которые у меня были, по моим меркам стоили слишком дорого, а хозяин квартиры был не из лучших. Я попытался заняться фриланс-писательством. Впереди у меня был как минимум один большой проект. Во время пребывания в Европе я начал писать роман под названием "Драмокл". После хорошего начала я обнаружил, что не могу продолжать. Но я должен был его закончить! Я заключил контракт и потратил аванс! Мне нужно было разобраться со своей профессиональной жизнью!

Легче сказать, чем сделать. Роман продолжал томиться. Я чувствовал себя заблокированным от регулярного написания коротких рассказов, пока над моей головой висел этот роман. Затем мне неожиданно предложили работу редактора художественной литературы в журнале Omni. Бен Бова, которого я тогда даже не знал, сделал мне это предложение. Зарплата была хорошей, а работать в офисе Omni мне придётся всего три дня в неделю. Это дало бы мне шанс заработать на жизнь и закончить роман, а также продолжить медленно продвигающийся бракоразводный процесс между мной и Эбби. Она тоже вернулась и жила в Вудстоке, штат Нью-Йорк. Я согласился на работу и переехал в новый многоквартирный дом на Гринвич-авеню. Я приводил свою жизнь в порядок.

Я проработал в Omni два года. Мне очень нравилась редакторская работа, и ещё больше мне нравилась писательская работа, которую я выполнял для Omni. Мне нравилась моя новая квартира и моя новая жизнь. У меня снова появились друзья. Всё шло хорошо... за исключением того, что я никак не мог закончить свой роман.

Я отдавал этому всё своё свободное время. Четыре дня в неделю и всё время отпуска я работал над ним. И ни к чему не пришёл. Никогда в жизни я так не застревал.

Во время пребывания в Omni я посвящал роману всё своё свободное время. По истечении двух лет я попросил несколько недель неоплачиваемого отпуска. Мне отказали. Я уволился.

И как только закончилось выходное пособие, я оказался на мели. Пришлось оставить квартиру. Что ещё более важно, я должен был уехать. Не было никакой возможности жить на Манхэттене на свои исчезающие средства и закончить роман.

В это время я познакомился с женщиной. Писательницей по имени Джей Ротбелл. Она тоже хотела уехать из Нью-Йорка. Мы придумали вложить оставшиеся у меня деньги в машину и туристическое снаряжение и поехать во Флориду. Там мы будем жить в системе государственных и национальных парков, а я закончу свою книгу. Мы купили у Эбби, моей бывшей жены, старую разваливающуюся машину и отправились в путь.

Примерно через неделю мы были во Флориде, останавливаясь то в одном, то в другом парке. Я купил современную палатку и складной стол. Со мной была Olympia Standart (печатная машинка). Мы переезжали из Кис в Себринг и из Майами на Западное побережье. Питались в основном порошковой походной едой, за исключением редких хот-догов или гамбургеров. Это была довольно хорошая жизнь. Так продолжалось несколько месяцев. Наконец, в кемпинге на берегу Флоридского залива, на оконечности Флориды, я закончил свой роман.

Мы вернулись в Нью-Йорк, чтобы доставить его в издательство. А также, чтобы узнать, что мой киноагент продал мой роман "Цивилизация статуса" кинокомпании, и я должен был написать первый вариант сценария в Лондоне, в сотрудничестве с режиссёром. Это произошло осенью. Моя работа должна была начаться весной, в Англии. Однако в это время Марвин Мински из Массачусетского технологического института пригласил меня в Кембридж, штат Массачусетс, стать его первым приглашенным учёным.

Мы с Джей провели зимние месяцы в Кембридже, штат Массачусетс, а весной отправились в Англию. В течение нескольких дней режиссёр разыгрывал свою идею фильма, а я делал подробные заметки. Вскоре я приступил к работе над черновиком. Через месяц или два я закончил его и отдал режиссеру. Он сказал мне, что остался доволен. Но дальше этого проект не пошёл.

Мы отправились на Гибралтар. Там мы с Джей поженились. Затем вернулись в Париж. А вскоре после этого мы расстались. Я отправил Джей обратно в Америку и продолжил работать в Париже.

Мне было очень одиноко. Наконец я вновь встретился с Джей в Портленде, штат Орегон, куда она уехала. Мы снова попытались наладить наш брак. Но не получилось. Я уехал в Майами, чтобы заняться исследованием нового романа. Держался на расстоянии до тех пор, пока Джей не уехала. Вскоре после этого мы развелись.

Я вернулся в Портленд. И с тех пор я здесь. На вечеринке, устроенной друзьями, я познакомился с замечательной женщиной. Мы стали часто встречаться, а через несколько месяцев поженились. Мою жену зовут Гейл Дана. Она была и остается очень талантливой журналисткой, а также одаренным учеником и инструктором по йоге. И всё это при том, что она ещё и красавица! Мы несколько раз расходились и снова сходились. Это было нелегко для каждого из нас, но для меня это было очень полезно. Я не могу представить себе жизнь без неё.

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне исполнилось семьдесят пять с половиной лет. Я продолжаю писать, и у меня продолжаются трудности с писательством. Мы – команда, мои трудности и я.

PS. Шекли ничего не рассказывает о своих детях. Словно их у него и не было никогда. У писателя четверо детей: сын Джейсон от первого брака (супруга Барбара Скадрон, годы брака: 1951-1956 гг.), дочь Алиса Квитни от второго брака (супруга Зива Квитни, годы брака: 1957-1972), дочь Анна и сын Джед от третьего брака (супруга Эбби Шульман). Дочь Анна приезжала за Р. Шекли в Киев, когда писатель был госпитализирован из-за резкого ухудшения здоровья.

Источник: https://fantlab.ru/blogarticle86059

Это автобиографическое эссе Роберт Шекли написал в 2004 году, за год до своей смерти.

Разные источники в интернете пишут, что эссе фантаст написал для CA. Мои поиски в попытке расшифровать эту аббревиатуру привели меня к предположению, что под этими буквами скрывается сборник "Contemporary Authors". Он выходит с 1962 года и в нём опубликовано более 116000 биографических и автобиографических статей. По моим ощущениям автобиографическое эссе Р. Шекли написано очень спонтанно и отрывочно. В нём автор вспоминает наиболее яркие эпизоды из своей жизни, но при этом приводит и много мелких деталей. Поскольку на русском языке автобиографию Р. Шекли я не нашёл, то привожу свой перевод [автор перевода — Fyodor, источник публикации — сайт Фантлаб].

Я родился 16 июля 1928 года в больнице Бруклина, штат Нью-Йорк. Мои родители жили в маленькой квартире с балконом. Одно из моих самых ранних воспоминаний – как один из моих дядей подвешивает меня над маленьким балконом. Я был в ужасе. Улица была так далеко внизу!

У меня есть ещё одно воспоминание о тех днях. Это сон. Я смотрел вниз на город, и казалось, что он горит. В земле были дыры. Из них выползали люди в шапках странной формы. Может быть, пожарные?

Моя мать, Рейчел, была фермерской девушкой из Лейк-Плэсида, штат Нью-Йорк. В колледже она прошла курсы, которые давали ей право преподавать в Америке и Канаде. Позже она часто рассказывала о том, как преподавала в однокомнатном классе в Саскачеване. В школу она ездила на лошади.

Она познакомилась с Давидом, человеком, который стал моим отцом, когда ей было около двадцати пяти лет. Он был примерно на десять лет старше, восстанавливался после нервного срыва, вызванного, как говорили, его стремлением добиться успеха в бизнесе. Он уже отслужил в американской армии, в Первую мировую войну. На поле брани он прошел путь от сержанта до младшего лейтенанта и получил медаль за храбрость в Мёз-Аргонском наступлении. Его родители были польскими евреями, эмигрировавшими из Варшавы в Америку, вероятно, в 1880-х или 1890-х годах. Отец Давида, Цви, был раввином не от мира сего, который никогда не проповедовал перед прихожанами. Он был полным неудачником в бизнесе. Последние годы жизни провел в Бруклинской публичной библиотеке, читая Шекспира. Давид сосредоточил своё внимание на деловом мире. Он нашел работу в страховой фирме Schiff-Terhune на Джон-стрит в нижнем Манхэттене. Он начинал как офисный мальчик, постепенно рос и в итоге стал секретарем-казначеем фирмы.

Когда мне было около четырех лет, мои родители переехали из Нью-Йорка в Нью-Джерси, сначала в Вест-Оранж, а затем в Мейплвуд. Лето мы проводили на ферме брата моей матери, Мозеса Файнберга, в северной части штата Кин, Нью-Йорк. Я заинтересовался писательством в раннем возрасте, вскоре после того, как обнаружил, что то, что я читал, было написано людьми, очень похожими на меня. Это было где-то между пятью и семью годами. Я был ранним читателем и довольно ранним писателем. Я читал самые разные материалы. Всё было вперемешку: великие книги, обязательные книги, детские книги, книги для взрослых, научную фантастику и фэнтези – моя мельница была готова к любому зерну.

В какой-то момент моей юности я приобрёл пишущую машинку благодаря дяде Сэму, младшему брату моего отца, продавцу и демонстратору пишущих машинок. Он подарил мне портативную Royal. Но ещё до того, как она попала в моё распоряжение, я начал писать свой первый роман, от руки, в школьной тетради. Я назвал этот роман «Fathoming the Maelstrom» («Постигая Водоворот»). В то время я находился под сильным влиянием Эдгара Аллана По.

Я так и не закончил этот роман. Вскоре я вернулся к своей первой любви – чтению рассказов. У меня было много мастеров. Джек Лондон, например. Ещё Генри Каттнер. Де Мопассан. И великий О. Генри, чьи рассказы я считал последним словом в умном сюжете и привлекательности на рынке. Но их было так много, что я не могу вспомнить их все.

Я читал истории о ковбоях и индейцах, детективные истории. Я читал «Отверженных» в очень старом четырёхтомнике. Я читал Уиллу Кэтер, Конрада Эйкена и стильного «Короля в желтом» Роберта У. Чембера, который привил мне вкус к Парижу, а также к фэнтези.

Мейплвуд был «милым» городком на севере центральной части Нью-Джерси, недалеко от Ньюарка и Нью-Йорка. Я вырос под звуки свинга биг-бэндов – Томми и Джимми Дорси, Бенни Гудмана, Зигги Элмана, Глена Миллера, Вона Монро и несравненного Дюка Эллингтона. В те дни я много слушал радио – Эдди Кантора, Бена Берни, радиотеатр «Люкс». Я был очарован поздними ночными шоу, особенно «Я люблю тайны» с его великолепным актерским составом – Джеком, Доком и Реджи.

Моим любимым комиксом был «Принц Валиант». Когда я учился в средней школе, Америка воевала с Японией и нацистской Германией. Я ожидал, что со временем меня призовут в армию, и когда я стану вернувшимся военным, я буду встречаться со всеми красивейшими девушками. Газеты пестрели сообщениями о победах и поражениях американцев. Родители велели мне брать только ту еду, которую я смогу съесть, и помнить о голодающих финских детях, которым не хватало еды. Я слушал, как Лоуэлл Томас рассказывал о зимней войне финнов с русскими, и в моей голове возникали образы мужчин в белых парках с винтовками на спине, скользящих на лыжах по густым, темным заснеженным лесам.

В раннем возрасте мы, мальчишки, спорили друг с другом о том, кто должен стать следующим президентом – Лэндон или Рузвельт. Мы ничего не знали ни о том, ни о другом. Мы просто хотели принимать в этом участие. Мы мало говорили о войне, хотя она доминировала во всём. Фильмы конца 30-х и начала 40-х годов были героическими и сентиментальными. Джон Уэйн был королём. Фильм «Миссис Минивер» Грира Гарсона дал мне первое впечатление о героической Англии.

В те дни, в начале 40-х, ещё существовали бульварные журналы, и я был завсегдатаем нашего магазина на углу, читал то, что не мог позволить себе купить, и покупал всё, что мог, из научно-фантастических журналов. Там были «Удивительные истории» (Startling Stories), «Захватывающие истории чудес» (Thrilling Wonder Stories), «Странные истории» (Weird Tales) (до сих пор выходят!), «Истории о планетах» (Planet Stories), «Знаменитые фантастические тайны» (Famous Fantastic Mysteries), «Фантастические романы» (Fantastic Novels) и другие, которые я уже забыл. Я мечтал стать писателем научной фантастики. Но это было не все, что я читал. Джек Лондон, Эмброуз Бирс, О. Генри, Стивен Ликок, Гомер, Вергилий, Данте, Гораций, огромная недисциплинированная масса книг, в основном взятых в городской библиотеке. Список влияний можно было бы продолжать бесконечно, если бы я только мог вспомнить.

Я научился играть на гитаре у своего кузена Бада. Не очень хорошо, но громко и в такт. После этого я поступил в школьную танцевальную группу, за что мне платили. Мне нравилось иметь собственные деньги и не полагаться на пособие от родителей. Это казалось скорее признаком достижения, чем жизненной необходимостью. Депрессия прошла мимо нас, незаметно для меня. И хотя мои родители всегда были бережливыми, мы с сестрой ни в чём не нуждались.

Когда я вошёл в мир свиданий, то часто брал семейную машину (всегда новый Plymouth каждый год или около того – отец считал, что в марках GM есть что-то броское).

Каждое лето в те годы, когда мне было от шести до шестнадцати лет, мои родители собирали нас и ехали за триста миль или около того на ферму моего дяди Мозеса в Кине. Тогда не было ни Северной дороги, ни супермагистралей, поэтому мы ехали по местным дорогам и шоссе, проезжая через такие места, как Механиксвилл и Саратога-Спрингс, и наконец, добравшись до Кина, долины Кина и, проделав долгий путь вверх по Еловому холму, мимо хижин Берты, оказывались на ферме Мозеса площадью 200 акров, граничащей с Адирондакской пустыней. Мозес был братом моей матери, единственным из семи братьев, кто не стал заниматься юриспруденцией или медициной. В основном он занимался молочным животноводством, хотя на заднем дворе у него были и кукуруза, и трава, и овощные грядки, а на боковом – свиньи. У него было стадо из двадцати или около того коров, молоко он покупал и у местных фермеров. Он был первым в Северной стране (как её называли), кто применил пастеризацию, и мог бы сделать на этом хороший бизнес, если бы был бизнесменом, а не трудолюбивым мастером.

Моим другом и кумиром в те годы был мой двоюродный брат Бад (Бернард). Он был младшим сыном Мозеса, примерно на десять лет старше меня. Он доставлял молоко, которое Мозес пастеризовал. И я тоже доставлял его, стоя на подножке пикапа, чтобы делать это быстрее и успеть закончить, пока Бад играл в софтбол в городе или ходил на свидание ранним вечером. Старший сын Мозеса, Стив, жил в городе, во время войны служил на торпедных катерах и погиб в аварии на мотоцикле. Его сестра Сесилия, которую мы все звали Сис, работала медсестрой в местном лазарете. Она была замужем за Си, высоким черноволосым парнем индейского происхождения, который занимался скачками на рысистых лошадях.

Си лишь много позже узнал, что у его жены был роман с Фредди, чужаком из глубинки, который, как говорили, приехал в эти края «для успокоения нервов» и снимал дом и несколько хижин по дороге в Элизабеттаун. Фредди был высоким, красивым парнем, но выглядел каким-то хрупким. Я часто ходил пешком за пять миль от фермы Мозеса до его дома, и Фредди ставил мне классическую музыку на своем «Виктроле». Часто я отправлялся дальше, проезжая на попутках двадцать с лишним миль до Элизабеттауна, где была аптека, в которой продавались «Гиганты современной библиотеки», и где я впервые познакомился с Альфредом Лордом Теннисоном и другими.

Сейчас я смотрю на всё это в золотом свете. Но не всегда было всё так хорошо. Мозес и остальные члены семьи не особо общались друг с другом. Наёмный работник, франко-канадец из Квебека, часто ни с кем не разговаривал, а местный идиот, которого Мозес поселил за определенную плату, иногда вообще молчал, размышляя о каких-то пустяках, реальных или воображаемых. Может, он и был идиотом, но зато замечательно играл на пианино. А ещё были танцы на площади, которые улучшали ситуацию, по крайней мере на некоторое время. На них обычно присутствовал Док Гофф, дачник из Нью-Йорка, в сопровождении своих прекрасных дочерей или племянниц. Бад был любителем кадрилей, а также гитаристом. Я наблюдал за всем этим с восторгом. Я с трудом мог дождаться того дня, когда стану достаточно взрослым, чтобы тоже танцевать кадриль или, может быть, играть на гитаре.

Иногда летом тот или иной из моих дядей приезжал и оставался ненадолго. Среди них был Зип (Эзра), успешный нью-йоркский адвокат, и его жена Энн. Зип был заядлым рыбаком и коллекционировал ранние американские стеклянные бутылки. Он и Энн погибли много лет спустя, когда на пересечении 72-й улицы и Бродвея неуправляемая машина сбила их обоих. Иногда приезжал мой дядя Саймон. Он был дантистом, мужем сестры моего отца, Иды, статной, красивой женщины.

Всё это происходило между моими пятым и шестнадцатым годами. По мере взросления жизнь на ферме становилась для меня всё менее ценной, но мне всегда хотелось туда поехать.

Моя сестра Джоан, которая была на три с половиной года младше меня, всегда ездила на ферму вместе с остальными. Она была (и есть) симпатичной светловолосой женщиной, внешне приветливой и покладистой, не выказывающей никаких признаков внутренних сомнений и неуверенности, которые её тревожили. Впоследствии она вышла замуж, родила дочь Сьюзан, развелась, стала лицензированным психотерапевтом и по сей день практикует в Вест-Сайде на Манхэттене. В те ранние годы мы были друзьями и товарищами, до тех пор, пока я не стал одержим своими проблемами взросления. Помню, отправились мы однажды в гору на смотровую площадку. Мы заблудились, проплутали целый день, наконец нашли дорогу и с ужасом узнали, что наши родители вызвали полицию, чтобы разыскать нас.

Летом я в основном занимался сенокосом, доставкой молока, иногда ловил рыбу в маленьком ручье, протекавшем через землю Мозеса, иногда купался в Зеркальном озере в Лейк-Плэсиде, где от холодной воды у меня синели губы.

Тем временем в Мейплвуде, где я жил большую часть года, я продолжал учиться в школе. Я был прилежным учеником, хотя отмечалось, что я никогда не делал того, на что был способен. Вместо этого я читал книги, играл в танцевальном ансамбле, достаточно освоив игру на гитаре, и мечтал стать писателем. Я встречался, мне разбивали сердце, я восстанавливался. Сейчас, оглядываясь назад, всё это кажется очень банальным. У меня было очень мало проблем. Но, видимо, что-то было не так, потому что в возрасте пятнадцати лет или около того я сбежал из дома, уехал в Нью-Йорк и устроился на работу в фотолабораторию. Я позвонил родителям, чтобы сообщить, что со мной все в порядке. Они попросили встретиться со мной. Я согласился, и они уговорили меня остаться дома, пока мне не исполнится семнадцать и я не закончу школу, и тогда, если я всё ещё захочу уехать, я смогу поехать с их благословения. Я согласился, но больше никогда не убегал.

Однажды летом закончилась Вторая мировая война. Мне было семнадцать, я жил на ферме Мозеса в северной части штата Нью-Йорк. Призыв в армию всё ещё продолжался. Если бы меня призвали, это означало бы трёхлетнюю службу. Но если бы я записался в армию, то служил бы восемнадцать месяцев. Конечно, призыв мог закончиться к тому времени, когда до меня доберутся. Но мог и не закончиться. Отслужив восемнадцать месяцев, я мог получить три года колледжа по программе GI Bill (закон о военнослужащих). А я ещё не был готов к колледжу. Я завербовался.

Меня отправили в Форт-Дикс, а затем в Кэмп-Полк, штат Луизиана, для прохождения базовой подготовки. После четырехнедельной подготовки в качестве санитара меня отправили в лагерь Стоунман, штат Калифорния, а оттуда на военное судно, направлявшееся в Корею, где я должен был стать пехотинцем, хотя ещё не стрелял из винтовки.

Я высадился в Корее, в порту Инчхон. Долгий, медленный переезд на поезде в Юндунпо, затем ещё один переезд на поезде в Сеул. В Сеуле я пробыл достаточно долго, чтобы получить назначение в роту «Джордж» 32-й пехоты 7-й дивизии, дислоцированную в Кэсоне на 38-й параллели.

Там я попал на караульную службу. Охрана заставы, охрана склада боеприпасов, охрана заставы. Караульная служба – это всё, что делала наша рота. У меня был один перерыв от этого, когда сержант, заметив по моим документам, что я умею печатать, поручил мне набирать секретные отчёты о расположении золотых приисков в Северной Корее.

Мне хотелось попасть в Сеул, где я мог бы найти работу в полковом танцевальном оркестре. Но пропусков в Сеул не было. В конце концов я получил пропуск, разбив свои очки.

Жизнь в роте Джорджа была неспешной. В основном у нас были пешие караулы, перемежающиеся с сидячими караулами на двух наших заставах. Одна из этих застав находилась в тридцати ярдах от небольшого деревянного моста. По другую сторону моста находилась Северная Корея. Там дежурили русские: дружелюбные люди с плоскими восточными лицами, все они утверждали, что они из Москвы. Мы нашли с ними общий язык настолько, что обменялись оружием для осмотра. Их винтовки и пистолеты-пулеметы, оснащенные снайперскими прицелами, явно превосходили наши винтовки M1 Garrand. Иногда мы прикидывали, как скоро они смогут загнать нас через всю Корею в море. Предположения варьировались от одного дня до трёх суток. Наш боевой дух был невысок.

Капитан нашей роты поручил мне написать о работе, которую выполняла рота Джорджа на 38-й параллели, для публикации в полковой газете. Я написал, как мне казалось, неплохую статью и сдал её. Он вызвал меня на следующий день. После долгих разговоров я узнал, что он был недоволен той ролью, которую я отвёл ему в работе роты, которая, насколько я мог судить, заключалась в том, что он ходил по своим постам охраны. Я забрал статью и переделал её. Он всё ещё был недоволен. Я расширил его роль в своём уже полностью выдуманном рассказе. Ему всё равно не понравилось. Я сказал ему, что сделал всё, что мог, и больше ничего не могу сделать. Он спросил, действительно ли это так. Я ответил, что да. Он махнул на меня рукой.

Через неделю я вышел за территорию роты, чтобы отдать своё белье корейским прачкам. Мы всегда это делали без пропуска. Когда я вернулся, то узнал, что меня начали искать. Меня объявили отсутствующим без разрешения, и мне предстояло выбрать: семь дней наказания в роте или военный трибунал.

Поэтому я семь дней выкапывал лёд из ротных канав.

В Сеуле я занимался тем же, чем и в школе, – играл в оркестре, и мне за это платили. С моими деньгами рядового и тем, что я зарабатывал, играя на офицерских танцах, я получал сумму, эквивалентную зарплате майора. Так продолжалось до тех пор, пока мой срок не истек и меня не отправили домой.

Я прибыл в Северную Калифорнию, получил почётную отставку и продолжил играть в оркестре. Наконец я вернулся в Нью-Джерси, подал документы в Нью-Йоркский университет, был принят и осенью приступил к занятиям.

Занимаясь летом и зимой, я смог закончить университет за два с половиной года, имея при этом новую жену – Барбару Скадрон, с которой я познакомился на занятиях по писательскому мастерству, которые вёл в Нью-Йоркском университете Ирвин Шоу, – и ребёнка. Я не особо планировал всё это, но так получилось. Я нашёл работу в компании Wright Aeronautical в Нью-Джерси, снял квартиру в Риджфилд-Парке и попытался вернуться к написанию рассказов.

Мой единственный реальный шанс сделать это появился, когда мой профсоюз объявил забастовку. В пикетах я не нуждался, поэтому отправился домой и в течение нескольких недель, пока длилась забастовка, писал короткие рассказы так много и так быстро, как только мог. Когда забастовка закончилась, я вернулся на работу – делать рентгеновские снимки деталей реактивных двигателей. Работа с будущим, говорили мне. Но на тот момент единственным будущим для меня было фриланс-писательство.

В течение следующих месяцев я начал продавать эти рассказы. Первую историю я продал в журнал Уильяма Хэмлинга "Воображение". Затем в журнал "Дока" Лоундеса "Future Science Fiction". Потом стали продаваться и другие. Я нашел агента – не сомневающегося Фредерика Пола. В самом начале нашего сотрудничества он сказал мне: "Я продам каждое слово научной фантастики, которую ты напишешь". Это был самый лучший комплимент, который я когда-либо получал. Айзек Азимов, также клиент Фреда, сказал мне несколько ободряющих слов. Вскоре после этого я бросил свою работу на фабрике и вступил в ненадежный мир фриланс-писательства на полный рабочий день.

О, эти первые дни, когда я писал полный рабочий день. Жаль, что писать на полную ставку можно только один раз. Я снял офис в соседнем Форт-Ли, дополнительную комнату в кабинете дантиста. И я ходил туда каждый день и писал, писал, писал. И почти всё, что я писал, продавалось.

Меня иногда спрашивали, как я получаю идеи для рассказов. У меня не было определенного метода. Идеи приходили ко мне в любое время. Что-то, что я прочитал, или что-то, что мне сказали, или что-то, что я подслушал, могло послужить первоначальным толчком. Или же, просто ничего не делая, возникала идея или цепочка ассоциаций, и я следовал им, чтобы создать сюжет. Я постоянно носил при себе карманные блокноты, и вскоре после того, как у меня появлялась идея, я записывал её. В противном случае я мог забыть о ней.

Иногда я задумывался, не стоит ли мне попробовать формально изучить форму короткого рассказа. Стоит ли мне читать книги о том, как находить идеи? Мой более или менее инстинктивный ответ был категоричным "Нет! Я чувствовал, что похож на гусыню из старой народной сказки, которая несёт золотые яйца. Попытки выяснить, как я это делаю, скорее испортят мою внутреннюю работу, чем сделают её лучше. Я старался сохранить отношение, которое было у меня с детства: я был pulp-писателем, одним из той анонимной (для меня) группы писателей, которые писали для старых детективных бульварных изданий. В то же время у меня было чувство, которое я почти никогда не озвучивал, что я нечто большее, чем просто pulp-писатель с коннотацией посредственности, которую подразумевает этот ярлык. Я хотел писать лучше, создавать лучшие истории, создавать истории, которые читатель будет чувствовать, а не просто подчиняться механическим свойствам повествования. Я хотел быть чертовски хорошим, но я никогда не говорил с собой о том, что я имею в виду под этим. В то время у меня не было единой модели. О. Генри по-прежнему привлекал меня, но я признавал механические и предсказуемые качества многих его рассказов. В то же время я чувствовал, споря в своей голове с его критиками: "Если это так просто и объяснимо, давайте посмотрим, как вы это сделаете".

В начале первых лет писательской деятельности я продал один из своих рассказов в новый журнал под названием Galaxy. Вскоре после этого я познакомился с Горацием Голдом, который жил в то время в Стайвесант-Тауне, не так далеко от того места, где я позже поселился в Западном Гринвич-Виллидже. Горацию понравились мои вещи, и он сказал, что будет счастлив, если я буду показывать все мои рассказы сначала ему. Меня это устроило – он платил лучшие расценки в этой области. Я посылал ему почти всё, что писал, всегда оставляя себе время для продажи рассказов в старые бульварные журналы, которые любил с детства. В те годы я начал продавать рассказы в «Playboy», чья единая цена в 1500 долларов за рассказ была намного лучше, чем всё, что могли дать научно-фантастические журналы, или журналы формата дайджест, как их теперь называли. Они также предоставляли превосходные иллюстрации к рассказам, и вы могли сотрудничать с такими именами, как А.К. Спекторский, Рэй Рассел, а также с такими известными писателями нежанрового направления, как Ирвин Шоу, Джон Апдайк и многими другими.

Но «Playboy» не был тем рынком, на который я мог рассчитывать. Мой доход приносили научно-фантастические журналы, в первую очередь Galaxy. Я начал общаться с Горацием и стал завсегдатаем его пятничных покерных игр, где вечер обычно заканчивался ритуальным возгласом "однажды были с Шекли". На эти игры приходило много людей, не относящихся к научной фантастике. Я помню Джона Кейджа, молчаливого и улыбающегося, победителя в покере, как и во многих других вещах. Там были Луи и Биби Баррон, известные исполнители саундтреков к фильмам. Мы, писатели-фантасты, жаждали кинопродаж, но пришлось ждать несколько лет, пока рынок разовьётся.

В этот период я занимался несколькими разными писательскими делами. Меня наняли написать пятнадцатисерийный сериал для Captain Video. Это было тогда, когда я еще жил в Риджфилд-Парке, штат Нью-Джерси, и я помню посыльного, который каждый вечер приходил за моей дневной серией, чтобы отнести её на Пятый канал Dumont в старое здание Wanamaker Building в центре Манхэттена. Они очень торопились с моим сценарием, поскольку он был единственным подходящим для рекламы пластикового космического шлема, который один из рекламодателей предлагал вместе с каким-то товаром, который он продавал. Работа показалась мне достаточно лёгкой, но продолжать её не было смысла. С эстетической или художественной точки зрения она меня не впечатлила, а оплата в то время – 100 долларов за получасовой эпизод – или это был час? -– была сопоставима с работой в журнале, которую я уже делал.

Откуда мне было знать, что через несколько лет телевидение будет стоить гораздо дороже? А если бы я знал, что бы я с этим сделал?

Наверное, ничего. Я был свободным писателем-фантастом. У одного из французских писателей-сюрреалистов есть персонаж, который говорит: "Что касается жизни, то пусть за нас это делают слуги". Это было очень похоже на мою позицию. У меня не было серьёзных денежных желаний. Даже платежеспособность не была достаточной целью, чтобы отвлечь меня от того, чем я занимался без особого осознанного плана.

Радиостанция ABC попросила меня написать для них историю для двухчасовой драматической презентации. Я придумал "Ловушку для людей", которую кто-то адаптировал. В нем снялись Стюарт Уитмен и Вера Ралстон, а также другие актёры.

В те годы я также немного поработал в Голливуде, время от времени приезжая в Калифорнию и останавливаясь у моего хорошего друга Харлана Эллисона. Обычно я оставался там около месяца, немного работал над сценариями и возвращался в Нью-Йорк, чтобы продолжить писать короткие рассказы для нью-йоркского рынка. В это время я продал свой рассказ "Страж-птица" компании Outer Limits и был нанят для написания сценария. Я уже работал, наслаждаясь разумным счастьем, когда мне позвонили со студии. Сильные мира сего хотели, чтобы я объяснил, как они покажут это на экране. Моя история, на которую они купили права, рассказывала о том, как выглядит Страж-птица, а как её показать –это, конечно, их проблема, а не моя. Я попросил снять меня с проекта и вскоре вернулся в Нью-Йорк.

Более впечатляющим для меня был шанс продать свои услуги по написанию коротких рассказов для программы Beyond the Green Door, предназначенной для радиостанции Monitor Radio. В ней Бэзил Рэтбоун читал короткие истории с неожиданной концовкой. Программа имела пятиминутный формат, и этот формат требовал трёх перерывов на рекламу. Таким образом, рассказ занимал от 1000 до 1500 слов и был структурирован определенным образом. Это была как раз та проблема, которая мне нравилась: техническая, без лишней студенческой болтовни о смысле, эффекте и т.д. То, что я решил эти вопросы, хотя бы в какой-то степени, должно было быть очевидно по реакции слушателя на сам рассказ. Было бы достаточно просто написать в три или тридцать раз больше слов для каждого рассказа, гораздо проще, чем написать сам рассказ. Но это был не мой путь. За прошедшие с тех пор годы я потерял или засунул куда-то большинство рассказов, не смог найти радиозаписи (их искали и лучшие исследователи, чем я), хотя мне удалось найти и опубликовать пять из шестидесяти историй.

Я сдавал эти истории каждую неделю, по пять штук. Вся моя жизнь превратилась в поиск сюжетов в течение всего дня, а потом яростное писание полночи. Это было очень похоже на моё представление о том, чем должен заниматься писатель, поэтому я не возмущался. Но по истечении шестидесяти дней я попросил отгул. Продюсеры не захотели его предоставить, и я уволился. Уволился, несмотря на очень приятный телефонный звонок от самого мистера Рэтбоуна с просьбой продолжить работу. Он был одним из моих героев, но я отказался работать дальше в таком темпе, даже для него. И 60 долларов, которые они платили мне за сюжет, не были большим стимулом.

За последующие десять лет со мной произошло много событий. За это время я написал свой первый роман "Корпорация «Бессмертие»", который сначала продал в виде четырех частей в журнал Galaxy под названием "Убийца времени". Написать его четырьмя кусками по 15 000 слов было проще для моего ума писателя коротких рассказов, чем рассматривать целый роман объемом в 60 000 слов. Несколько лет спустя я продал историю Рону Шуссету, который адаптировал его для фильма под названием "Фриджек" (Freejack), а в главных ролях снялись Эмилио Эстевес, Рене Руссо и Мик Джаггер. Мне фильм не слишком понравился – возможно, потому, что я уже знал сюжет. Но чуть раньше, я продал свой рассказ "Седьмая жертва" Карло Понти, который отдал его режиссеру Элио Петри, снявшему "Десятую жертву". Мне очень понравился этот фильм. В главной роли снялся один из моих любимых актеров — Марчелло Мастроянни, хотя мне показалось, что со светлыми волосами он выглядит не лучшим образом.

В течение десяти лет, примерно с двадцати двух лет, когда я начал продавать, до тридцати пяти, я был счастлив в писательстве. Я заполнял свои карманные блокноты, нумеруя их, чтобы не сбиться со счета. Иногда я всё равно сбивался. Я вёл свой писательский бизнес с минимальным количеством методов, достаточным, чтобы не потерять страницы черновиков и обеспечить выпуск готового продукта на рынок. Всё равно это было довольно хаотично. Но мне удавалось доводить свои рассказы до конца. В первые два-три года я писал не менее одного рассказа в неделю, иногда два или даже три. Все они были довольно короткими. В течение нескольких лет я с трудом выходил за пределы 1500 слов. Мне нравилась форма короткого рассказа, но я чувствовал, что должен уметь писать рассказы объемом 3 000, 5 000 слов или даже больше. Время от времени я находил идею, достаточно большую для новеллы.

Те годы, когда я писал рассказы для Galaxy, были лучшими годами моей работы над короткими рассказами. Но потом всё изменилось. Гораций Голд был вынужден покинуть Galaxy по состоянию здоровья и переехать в Калифорнию. Для Galaxy, да и для журнальной сферы в целом, наступили тяжёлые времена. Журналы стали закрываться, не выдержав конкуренции с телевидением. Мне стало неспокойно.

В этот период я начал писать романы. После первого, "Корпорация «Бессмертие»", я написал "Обмен разумов", "Хождение Джоэниса" и роман под названием "Человек за бортом". Для издательства Bantam Books я написал пять триллеров в мягкой обложке о секретном агенте Стивене Дэйне. Дэйн был моим представлением о жёстком правительственном агенте, безжалостном, но с хорошими либеральными ценностями. Моё представление об Иране и Аравии было ещё более наивным – на него повлияли "Ким" Киплинга, а также Эрик Эмблер и Грэм Грин.

Где-то в это время мой брак с Барбарой распался. Барбара была хорошим человеком. Но мы были слишком далеки друг от друга в важных вопросах. Я переехал в Адскую кухню (Hell’s Kitchen – район Манхэттена), поселившись в квартире, которую когда-то снимал писатель-фантаст Лестер дель Рей. Это была привокзальная квартира с холодной водой, отапливаемая керосиновой печкой, и арендная плата составляла 13,80 доллара в месяц.

Адская кухня была интересной, грязной, захудалой частью Манхэттена. Сейчас Линкольн-центр выходит на то место, где я раньше жил. Я начал налаживать свою жизнь. Встретил очаровательную женщину – Зиву Квитни. Я нашел квартиру в Вест-Виллидж и сделал предложение руки и сердца. Мы переехали на Перри-стрит, и так начался самый продуктивный этап моей жизни.

Продолжение следует

Источник: https://fantlab.ru/blogarticle85896

Рассказывает С.В.Голд — переводчик и исследователь творчества американского фантаста.

Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 1)
Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 2)
Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 3)
Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 4)
Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 5)
Капитаны и священники — о повести Роберта Хайнлайна «Если это будет продолжаться...» (часть 6)

Из аннотации к сборнику читатель мог узнать, что «антифашистская повесть» Роберта Хейнлейна ранее «по «идеологическим причинам» печаталась с большими сокращениями. В нашей книге впервые дается полный перевод этой вещи». Аннотации обычно, врут, и эта не была исключением. Помимо аннотации, в книге было предисловие Кира Булычева «Первый гранд-мастер», где очень неплохо была пересказана биография писателя (в которой Хайнлайна снова называют Хейнлейном). В статье было много рассуждений о фантастике в СССР и США, о различных подходах к ней как писателей, так и читателей, а завершал её обличительный пассаж, в котором досталось всем – и СССР в целом (Булычев приравнял Союз к теократии Скаддера), и редакции «Знания» в частности (которая исключительно по собственной инициативе занялась «идеологическими правками»). По словам Булычева

«под топор пошли сцены, рисующие, скажем, жестокость и "практичность" революционеров. Ведь для нас тогда революционер был подобен белому голубю, а здесь – рассуждения о необходимости террора и даже принципиальное согласие героя стать убийцей! Были выкинуты все упоминания о телепатах, [так] как это было ненаучно. Наконец, исчезли сцены, в которых можно было усмотреть эротический подтекст или намек на то, что дети делаются совместными усилиями мужчины и женщины».

С последним утверждением я не могу согласиться. Во-первых, никакого «эротического подтекста» у Хайнлайна никогда не было. После того, как необходимость подстраиваться под Кей Таррант исчезла, он обо всём говорил прямо и откровенно. Во-вторых, сцена купания нагишом в подземном озере никак не была затронута редактурой. Что касается остального, то из текста действительно «были выкинуты все упоминания о телепатах» (Джон Кэмпбелл вправе возмутиться), а заодно и некоторые упоминания психометрической науки. Так целиком исчез следующий абзац:

«Я понимал, что в те дни, когда психологические измерения ещё не стали математической наукой, налаженная система шпионажа могла рухнуть из-за какого-нибудь душевного потрясения у ключевой фигуры – что ж, Блюстителя морали подобная угроза не тревожила; его люди никогда не страдали душевными потрясениями. А ещё я понимал, что наше братство в первые дни своего становления, когда оно проходило очистку и закалку перед грядущими испытаниями, не раз омывало кровью неофитов полы комнат Ложи – я не знал конкретных фактов, подобные записи уничтожаются».

По-видимому, как раз этот кусок и мешал читателю представить революционеров в виде белых голубей. Любопытно, что в изначальном варианте текста повести Хайнлайн действительно представляет революционеров такими «белыми голубями», и этот абзац – позднее дополнение. Возможно, у тов. Малининой было неимоверное литературное чутьё – она повычёркивала очень много поздних добавлений к повести, как будто пыталась вернуть её к изначальному «кэмпбелловскому» варианту. Ладно, это всё шуточки, но в повести были и такие изъятия, за которые редактора нужно бить по рукам. Например, вот этот абзац:

«Я начал смутно осознавать, что секретность является краеугольным камнем тирании. Не сила, а именно секретность, цензура. Когда любое правительство и любая церковь начинают говорить своим подданным «этого вы не должны читать, этого не должны видеть, это вам запрещено знать», конечным результатом будут тирания и угнетение, и неважно какими святыми мотивами они руководствовались. Для того, чтобы контролировать людей, чей разум опутан цепями не нужно много усилий, и, наоборот, никакая сила не может контролировать свободного человека, чей разум свободен. Нет, ни атомные бомбы*, ни виселицы, ничто на свете не способно покорить свободного человека. Самое большее, что можно сделать – это убить его».

* в ориг. «fission bombs», термин «атомные бомбы» ещё не был в ходу, правильнее было бы тут имитировать архаизм «бомбы расщепления», но звучит как-то криво.

И вот что я хочу сказать по этому поводу: когда переводчик или редактор начинают говорить своим читателям «этого вы не должны читать, этого не должны видеть...» Ну, вы поняли. Убрать из текста фразу о недопустимости убирать фразы из текста – это очень тонкое глумление над мыслью автора. Надеюсь, товарищ Г. Малинина хотя бы посмеялась, вычёркивая этот кусок.

Можно только согласиться с Киром Булычевым, что

«Все эти сокращения, к сожалению, красноречиво свидетельствовали о том, что повесть переводится и печатается в стране, недалеко ушедшей от той, против которой столь мужественно борются герои повести».

А теперь по поводу «полного перевода этой вещи», заявленного в аннотации. К сожалению, его в этом издании не случилось. А случилось, по-видимому, вот что: В старые докомпьютерные времена переводчики отстукивали свои переводы на пишущих машинках (три копии, строки через два интервала, поля 2 см). Редактор черкался в этих переводах красным карандашом и возвращал текст на доработку. Почёрканные листы из рукописи изымались, их заменяли исправленные и перепечатанные начисто. В ходе этой ротации у переводчика скапливались изъятые листы, и (возможно) оставалась третья копия изначального варианта перевода. Похоже, в данном случае у И.Можейко осталась только часть изъятых листов, неизвестно какой по счёту итерации. И восстановил полный вариант перевода Ю.Михайловский, вероятно, чисто механически, подставив эти листы в отпечатанный текст первого издания повести из альманаха «НФ» №7 1967 года. В результате в текст вернулись все ляпы переводчика, позднее исправленные редактором, которые были на «восстановленных» листах, и две странички диалога из десятой главы. Плюс вместо цитаты из «Песнь Песней» «восстановилось» загадочное

«Как…
телом подобна пальме, груди как грозди…»

А все «идеологические», «атеистические» и «технологические» правки никуда не делись из текста. И даже фраза, начинающаяся со слов «Так было с Цезарем, Наполеоном, Гитлером, Сталиным», в повесть так и не вернулась. В 1991 году этому воспрепятствовала отнюдь не коммунистическая идеология, а сугубо капиталистическая попытка срубить бабла, не особо напрягаясь.

Никакой редактор получившееся безобразие, конечно же, не вычитывал. Именно в таком виде оно было воспроизведено во всех последующих изданиях повести. И этих ляпов все тридцать лет до выхода Третьего варианта перевода никто, как будто, не замечал. Никакая цензура никогда не сравнится в эффективности с читательской ленью, с умением пропускать мимо головы непонятные или странные места в тексте, вылавливая из него, в лучшем случае, очищенный от мыслей и смыслов голый сюжет.

В том же 1991 году вышло ещё одно издание повести. Несмотря на мягкую обложку и клееный переплёт оно было просто шикарным, и главная заслуга в этом была художника А. Коротича.

В книге собраны классные вещи с классными иллюстрациями. Например, на титульном листе повести изображён футуристический храм с трёхмерным крестом:

А это брат Лайл с сестрой Юдифь:

Главный герой выглядит откровенным дуболомом, а его подруга старательно изображает невинность, но явно не так проста. В этом портрете довольно много сарказма, он повторяется и в последующих иллюстрациях.

Конечно же, сцена допроса в Инквизиции. Простак против Святоши. В этой драматической зарисовке нечеловеческая анатомия героя выглядит вполне уместно. Обратите внимание на форму и фактуру персонажей – она замечательно работает на противопоставление Лайла и его мучителя.

И в завершение – Чудо Воплощения. Воплощённый Неемия Скаддер мало похож на описания автора, у него очень уж ближневосточные черты лица. Обратите внимание на тень Пророка. Кирпичная стена в духе «Пинк Флойд» несёт чёткую символическую нагрузку. Кстати, по тексту повести Чудо впервые произошло возле стены, которая позже была объявлена святыней. А в первом варианте повести от 1939 года вместо стены был источник. Что заставило Хайнлайна заменить источник на стену? Берлинской стены в тот момент ещё не существовало, про «Пинк Флойд» никто не слышал, а на Западную Стену в Иерусалиме Хайнлайн вряд ли стал бы намекать. По-видимому, стена в повести – это символ препятствия, запрета, противостоящий свободе, в этом смысле он более уместен, чем ручей, пробивающий себе дорогу сквозь камень.

И на этом приличные иллюстрации к повести, к сожалению, закончились. Но не закончились обложки. Вот первое русское издание повести в твёрдом переплёте:

Смелый, размашистый дизайн, сегодня он выглядит раритетом. А твёрдая обложка со временем оказалась не такой твёрдой, моя вот-вот развалится. Видимо, не только у меня, потому что не так давно в продаже появились переобувки этой книги:

Внутри художественный форзац:

и прочие атрибуты «рамки»:

Люблю такие вещи, но собирать их в коллекцию просто немыслимо – где найти столько свободных полок?

Год спустя появилась ещё одна твёрдая обложка, на этот раз в супере:

Без супера, конечно, этот томик выглядит получше:

Это был второй том незаконченного сс Хайнлайна от «Terra Fantastica». В него собрали «Революцию 2100 года» в расширенном составе, с «Детьми Мафусаила» и «Пасынками Вселенной» в придачу. У этого томика тоже существует переобувка:

Причём (так случается не всегда), все картинки переобувки – «родные». На обложке и нахзаце иллюстрации Хьюберта Роджерса и Питера Джонса к «Пасынкам», а на форзаце картина Роджерса к «Если это будет продолжаться…».

Через год «Terra Fantastica» из-за финансовых трудностей прекратила выпуск сс, так и не завершив картинку с драконом на корешках. Те же проблемы возникли и у конкурентов «Терры», издательства «Полярис», однако они поднатужились, и таки завершили свою серию «Миры Роберта Хайнлайна» в 1994 году. Несколько томов даже выпустили совместными усилиями «Терры» и «Поляриса». Повесть «Если это будет продолжаться…» вышла в «Мирах» в составе двухтомной «Истории будущего», отчасти повторяющей содержание сборника «The Past Through Tomorrow»:

«Миры Роберта Хайнлайна» стали первым более-менее полным сс Грандмастера на русском языке. Восемь лет спустя своё сс Хайнлайна решило сделать «Эксмо». «Эксмо» обратилось к «Терре», «Терра» подняла старые наработки, часть текстов отсканировали с «полярисов», часть перевели заново, и серия под названием «История будущего» составила достойную альтернативу «Мирам Роберта Хайнлайна». Правда привычка «Эксмо» тырить обложки несколько испортила картину. Дизайн серии позаимствовали у «ACE», а картинки на обложки – где попало. Второй том вышел вот таким:

Две обложки приведены потому что часть тиража вышла с неверным содержанием, а когда это обнаружили, обложку пришлось переделывать. Точнее, думаю, что всё было наоборот, содержание-то было верным, тот же расширенный вариант «Революции 2100 года» от «Терры», но кто-то засунул в вёрстку «Марсианку Подкейн» вместо «Пасынков», и обнаружился косяк уже после того, как тираж был отпечатан, и часть книг разошлась с исходной обложкой. Картинка на ней, естественно, левая. Как обычно, «Эксмо» иллюстрировало Хайнлайна Азимовым. На этот раз «Космическими течениями»:

Позднее наработки из «Истории Будущего» перекочевали в другую серию «Эксмо», «Отцы-основатели»/«Весь Хайнлайн»:

Картинка снова левая. На этот раз с книги Элизабет Мун:

Я не показываю внутренних иллюстраций из изданий «Terra Fantastica» и «Эксмо» исключительно из человеколюбия, опасаясь, что картинки Яны Станиславовны Ашмариной потревожат ваш сон. Содержание девятого тома «Отцов-основателей» разбито на две части, и у каждой на шмуцтитуле имеется своя картинка. Они обе одинаково ужасны. Что касается остального, то мне очень нравится дизайн «ОО», но категорически не нравится толщина томов, компоновка произведений и некоторые переводы. Вот если бы взять переводы от «Азбуки» и… В общем, обычная история про губы Никанора Ивановича и нос Ивана Кузьмича.

На «Отцах-основателях» «Эксмо» не успокоилось и семь лет спустя выпустило ещё одно издание:

Картинка, естественно, извлечена из стоков, но данное издание интересно не оформлением, а содержанием: оно реализовало изначальную идею «Putnam» и выпустило практически всю «Историю Будущего», запихнув под одну обложку «The Past Through Tomorrow» и «Пасынки Вселенной». Получился увесистый кирпич на восемьсот с лишним страниц, читать, конечно, неудобно, но мысль интересная.

И, наконец, мы подошли к Третьему варианту повести в переводе Ю.Михайловского/К.Булычева/И.Можейко. Он вышел в издательстве «Азбука» в 2020 году в серии «ЗМФ»:

Чтобы превратить Второй вариант перевода в Третий, пришлось потратить некоторое количество времени и нервов. Безусловно, Кир Булычев – великий детский писатель, но мне иногда хотелось его… В общем правки повести выглядели таким образом:

И так все 75 страниц вордовского текста. Но в результате у нас с А.В. Етоевым получилась если не конфетка, то, во всяком случае, нечто более близкое к оригиналу, чем текст в «НФ» №7 1967 года.

Второй раз этот вариант перевода вышел в азбучном «полу-люксе» серии «МФ»:

Выйдет ли он ещё когда-нибудь – покажет будущее. Оно пока ещё не прошло.

Спасибо всем, кто дочитал до конца. Бог даст, ещё увидимся.

Источник: https://swgold.livejournal.com/273477.html