CreepyStory

Я слышал, как тетя жаловалась мужу, что Наташка совсем отбилась от рук, но дядя Коля только отмахивался: перебесится, погоди. Тетка же, боясь упустить дочку, не придумала ничего лучше, чем навязать ей мою компанию. Сестрицу это откровенно бесило, она фыркала по своему обыкновению, но мать она пока еще боялась и поэтому таскала меня везде за собой.

В тот день Наташа позвала меня гулять на край села. Сюда заходили редко, делать здесь было совершенно нечего. Возле самого леса одиноко стоял покинутый дом. Ставни его были крепко притворены.

— Там бабка Евдокия жила, — невзначай кивнула сестрица. — Прабабка твоя, между прочим. Болтают про нее всякое. Ведьмой она была сильной. Погодой умела управлять, скотину лечила. Померла она давно, дар свой никому передать не успела. Пошли, посмотрим, что там?

Мне было страшно, но я не подал виду: не хватало, чтобы Наташка подумала, что я боюсь.

Внутри царил полумрак, было пусто и пыльно. Досчатый пол, грубо сколоченные лавки, почерневшая от времени печь. И запах дыма, намертво въевшийся в стены.

Наташка подошла к печи и открыла заслонку.

— Есть тут кто-о? — гулко позвала она.

Печная труба протяжно завыла. Наташка звонко расхохоталась, плюнула в открытую печь, а потом повернулась ко мне. На ее лице играла насмешливая улыбка.

— Ты знаешь — когда ведьма умирает, душа ее уходит через трубу? — сказала вдруг она. — Когда бабка Евдокия помирала, то все ждала что придут ее любимые внучки и примут дар. А они не пришли. Не успели. Твоя мамка училась в городе, а моя поехала к ней погостить. Перед самой смертью бабка закрыла вьюшку, села на лавку и испустила дух.

У меня пересохло во рту, и язык прилип к нёбу. А Наташка, все также ухмыляясь, подошла ко мне вплотную.

— Бабку нашли там, возле окна, — кивнула она. — Соседи увидели, что не топится печь и выбили дверь. Там, на этой лавке, до сих пор сидит ее неупокоенный дух, ждет своих непутевых внучек. И жестоко карает каждого, кто сунет сюда свой любопытный нос. Тебе — труба!

Она резко развернула меня за плечи и с силой толкнула в сторону. Я не удержался на ногах и полетел вниз, нелепо растопырив руки, а когда приземлился, то услышал, как за моей спиной что-то захлопнулось. Быстро вскочив на ноги, я рванул было на выход, но с ужасом обнаружил, что выхода нет. Наташка чем-то подперла входную дверь.

— Открой! — что было сил затарабанил я. — Наташа!

Но она не отвечала. Я колотился какое-то время, умоляя меня выпустить, пока не понял, что сестра ушла. Ошеломленный, я медленно сполз на пол. Меня била мелкая нервная дрожь, бешено стучало сердце, отдаваясь в висках, ныло колено, которым я ударился при падении. Но я думал только об одном: а что, если Наташка не вернется? Я умру в одиночестве, как бабка Евдокия, и никто меня здесь не найдет.

В тусклом свете невесомо клубилась пыль. Почему-то она становилась все плотнее, и очень скоро мне стало казаться, что комната как будто наполняется дымом. Была ли это игра воображения или сказалось нервное напряжение, но дышать становилось все труднее. Глаза слезились, но я разглядел женскую фигуру, которая кружилась в дыму и что-то тихо напевала.

Незатейливый мотив внезапно показался мне смутно знакомым. Так пела мне в детстве перед сном мать, укутывая одеялом. Я вспомнил ее заботливые руки и ощутил, как чьи-то бесплотные пальцы коснулись моего лица. Сердце мое ухнуло и я погрузился в темноту.

Меня вызволили ближние соседи: их насторожило, что из печной трубы в пустующем доме валится густой черный дым. Когда открыли дверь, то нашли меня, свернувшегося калачиком у входа. Лицо мое было мертвенно-бледным, дыхание слабым. Не знаю, что всех больше испугало: то, что меня никак могли привести в чувство, или холодная нерастопленная печь. Фельдшер сельской амбулатории, помахав ваткой с нашатырем, решила не рисковать, а доставить меня в районный стационар. Отправив нарочного разыскивать моих тетю и дядю, она вызвала скорую.

Единственная на весь район скорая приехала на удивление быстро. Я смутно помню, как мы мчались, резво прыгая на ухабах проселочных дорог, а тетя Марина, ехавшая со мной в больницу, всю дорогу гладила мою руку и шептала:

— Лешенька, держись! Держись, маленький! Все будет хорошо.

Когда до приемного покоя оставалось какая-то пара километров, поступил другой срочный вызов. В нашей деревне произошло ДТП, трое пострадавших, один тяжелый. Сдав меня дежурному врачу, бригада помчалась обратно, но пока они добирались, тяжело пострадавший скончался. Это была Наташка, моя глупая сестра.

***

Как оказалось, Наташку пригласил покататься на машине сынок местного перекупщика, Димка, дерзкий шестнадцатилетний засранец. Дурочке было лестно, что на нее обратил внимание такой видный парень, и, не придумав ничего умнее, чем закрыть меня в бабкином доме, она галопом поскакала на покатушки.

Для приличия Наташка позвала с собой подружку. Димка встретил девчонок на новеньком отцовском автомобиле. Прав у него не было, ключи он тупо спер, но кто обращает внимание на такие мелочи? В местной разливайке парень взял пива для культурной программы, и веселая компания радостно поехала навстречу приключениям.

Они с шиком гоняли по окрестностям, девчонки задорно визжали на головокружительных виражах. На очередном повороте деревенский гонщик не справился с управлением и влетел в бетонный складской забор. Ту сторону, где сидела Наташа, смяло как фантик.

Димка говорил потом в свое оправдание, что виной всему стала плохая видимость: дорогу внезапно накрыл налетевший плотный туман. Плохому шоферу всегда что-то мешает. Он отделался, кстати, достаточно легко, Наташкина подружка тоже. А тело моей сестры доставали из машины специнструментами.

Похоронами и поминками занималась моя мать. Тетя Марина под воздействием сильных препаратов смирно сидела на стуле и таращилась совершенно пустыми глазами на противоположную стену. Дядя Коля вроде держался, но на похоронах он вдруг бросился к гробу, стал вынимать тело дочери и исступленно кричать, что никому не отдаст свою девочку. Мужики его скрутили и силой увели в дом.

Я в это время валялся в стационаре и на похороны не попал. Вроде бы не было ничего серьезного, но врачи почему-то наблюдали меня две недели. Зато потом мы с матерью несколько раз ездили на суд.

Отец Димки сразу же предложил договориться.

— Марина, не порти пацану жизнь! — сказал он, называя конкретную сумму, — Дочку ты все равно не вернешь.

Высохшая от горя тетя была неприступна: парень виновен, должен понести наказание. Держалась она холодно и отстраненно, и Димкин отец быстро сообразил, что ловить тут нечего. Дядя Коля к тому времени крепко запил, и переговоры зашли в тупик.

Родители Наташкиной подружки не были столь категоричны: дочке нужны были деньги на лечение и вообще... Городской адвокат хорошо отработал свой гонорар, в итоге Димке дали условку. Решение суда тетя выслушала с каменным лицом. А потом обвела всех присутствующих тяжелым взглядом и сказала:

— Будьте вы прокляты!

Она пропала на несколько дней. Обеспокоенная мать сорвалась в деревню, а когда вернулась, скупо поведала, что Маринка двинулась умом. Ушла жить в дом бабки Евдокии, и теперь целыми днями топит печку, а потом закрывает вьюшку и ходит кругами в дыму по избе, и что-то пришептывает. Мать стучала в окна и двери, сбивая в кровь кулаки, кричала: «Выходи, дура, угоришь!». Но тетка все нарезала круги по избе и даже не кашляла.

Потом мать еще несколько раз моталась в деревню, переживала, умоляла тетю вернуться домой к мужу. Бестолку. А через какое-то время до нас дошли странные известия: Наташкину подружку сбила с ног и затоптала лошадь. Девочка сильно пострадала. Ее лечение встало родным в копеечку, они залезли в долги, продали скотину и дом. Но даже столичные доктора не вернули здоровье ребенку.

Потом погиб Димка. Он с родителями поехал на районную ярмарку, по дороге в райцентр автомобиль попал в перемет и вылетел на встречку. Его отец пьяно рыдал на похоронах, говорил, что сожжет ведьму — мою тетю — на хрен, а на следующий день мужчину внезапно разбил паралич. Восстановиться он так и не смог, смирно лежал в кровати, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и тихо скулил, глядя в потолок.

Судью сняли за взятки, городской адвокат вляпался в какое-то дурно пахнущее дело. Мать качала головой и горячо молилась долгими зимними вечерами перед простенькой иконой, неожиданно купленной в церковной лавке. В деревню она больше не ездила, да и останавливаться там стало не у кого — дядя Коля сошелся с другой женщиной, продал дом и переехал в райцентр.

***

В седьмом классе я перевелся в другую школу. Физико-математический лицей открывал хорошие возможности мальчику с района. Пройдя жесткий отбор, я вцепился зубами в маленький призрачный шанс пробиться наверх.

Чтобы выжить, нужно было соответствовать: учиться без троек и участвовать в жизни лицея. Активисты были на особом счету, и в первую же неделю я подписался на все школьные мероприятия и проекты. Как в том фильме: «песчаный карьер — два человека». Я был везде и всюду: в школьной команде КВН, в редколлегии лицейской газеты, с удовольствием ездил на олимпиады, участвовал в конкурсах. А потом я встретил ее и пропал.

Ее звали Валерия. Лера. Во время нашей первой встречи я даже не обратил на нее внимания: маленькая серая мышка. Тонкие жидкие волосы, собранные в хвост, форменный жилет на вырост. Мы пересекались то на репетициях нашей команды, то на школьных конкурсах. Пару раз она подходила ко мне на перемене, мямлила: «Леша, ты мне не поможешь с задачкой?». Ничего особенного. Хотя порою мне казалось, что она плетется за мной после школы, нелепо прячась за газетными киосками.

А после Нового года я вдруг понял, что люблю ее. Безумно. «Лера Некрасова», — выводил я на листочке, выдранном из тетради по физике — «Пойдешь в кино на выходных?». Это было чувство на грани помешательства. Я не мог нормально есть, не мог спать. Я думал только о ней. Все остальное просто перестало существовать.

Поначалу Лера снисходительно разрешала провожать ее домой после школы. Под завистливые взгляды одноклассниц она вручала мне свою сумку, и я брел за ней через заснеженный парк, как верный пес. Пару раз мы сходили в кино и на каток. Но чем больше я добивался ее, тем больше она отстранялась.

— Леша, — сказала она однажды. — Ты меня бесишь. Таскаешься за мной как придурок, глазками телячьими моргаешь. Отстань уже!

Она гордо зашла в подъезд и захлопнула дверь перед моим носом. Я пристроился на детской площадке под ее окнами, и не мог понять: за что она так со мной? Я проторчал там до глубокого вечера, продрог до костей, и все надеялся, что вот сейчас она выйдет и все объяснится. Лера не вышла.

Утром я проснулся с температурой. У меня не было ни насморка, ни кашля, но обеспокоенная мать сразу же вызвала врача. Назначенное лечение помогало слабо, ртутный столбик как будто завис на отметке сорок и никак не хотел опускаться вниз. Я горел, и в горячечном бреду звал ее: «Лера!».

А потом наступило просветление. У изголовья кровати я увидел мать, она обтирала мое лицо смоченным холодной водой полотенцем. В комнате пахло чем-то сладковатым и смолистым — на подоконнике, в жестяной консервной банке, курились какие-то благовония. Кружилась голова, то ли от легкого ароматного дыма, то ли от слабости и недомогания.

Мать решительно протянула мне чашку с горячим отваром и приказала его выпить. Горькое варево не лезло в горло. Я сделал пару глотков и меня тут же вывернуло наизнанку, но мать это ничуть не смутило.

— Пей, сынок! — твердо сказала она. — Так надо.

Температура исчезла. На следующий день мать, удовлетворенная моим общим состоянием, велела собираться. Надевая джинсы, я с удивлением обнаружил, что на мне болтается одежда. В отражении в зеркале на меня смотрело незнакомое лицо, изможденное, бледное, как у покойника.

Мы поехали на вокзал и долго пилили на промерзшей электричке в деревню моего детства. Смеркалось. Когда мы дошли до окраины села стало уже совсем темно.

Я сразу узнал старый прокопченный дом бабки Евдокии. Он практически не изменился, разве что крыльцо покосилось от времени. В нем кто-то жил: справа от входной двери под навесом лежали нарубленные дрова, сложенные аккуратной поленницей, дорожка к дому была почищена от снега.

Мать с силой постучала в притворенное окно.

— Открой, Марина. — позвала она. — Дело есть.

Зажегся свет, входная дверь распахнулась и на пороге появилась растрепанная седая старуха. Я застыл в полном замешательстве: эта женщина никак не могла быть моей тетей, доброй, душевной. Своей. Я жадно вглядывался в изрезанное морщинами лицо, пытаясь найти хоть какие-то знакомые черты, и ничего не находил. Тем временем мать сухо поприветствовала хозяйку дома и кивнула на меня.

— Помоги! Я все отдам, заплачу любую цену, только помоги.

Тетка ухмыльнулась и жестом пригласила нас войти. Обстановка внутри была простой и даже аскетичной: сколоченная грубая мебель, домотканые половички. Над побеленной печью и по стенам висели пучки трав и кухонная утварь.

— А что, Коля ничего тебе не оставил? — не сдержалась мать, пораженная скромностью жилища. — Он же продал дом за хорошие деньги.

— А зачем? — пожала плечами Марина. — У него теперь новая красавица-жена. И дочка новая растет. Пусть растет пока, — добавила она зловеще.

Мне стало не по себе. А тетка, как ни в чем не бывало, велела мне присесть на лавку, взяла с полки огарок свечи и зажгла его двумя спичками. Сгоревшие спички она бросила в пожелтевший граненый стакан, зачерпнула туда воды, а потом, пришептывая, очертила этим стаканом круг возле моей головы и поднесла его поближе к свету.

Грани сверкали, отбрасывая радужные блики на закоптелые стены, свеча потрескивала и адски чадила. Спички немного покружились на поверхности, а потом почему-то быстро пошли на дно.

— Приворожили твоего Лешеньку, — хмыкнула Марина. — Чтобы, значит, вместе и до самого конца. До самой смерти.

— Он все Леру какую-то звал, — тихо откликнулась мать.

— Лера, значит, — задумчиво протянула тетка. — Выйди и подопри дверь.

Как только входная дверь с шумом захлопнулась, сердце мое учащенно забилось. Воспоминание о том, как Наташка закрыла меня в бабкином доме, внезапно вынырнуло из подсознания. Тетка посмотрела на меня как будто с сочувствием, жестом приказала молчать, а потом неспешно подошла к печи, сорвала пучок травы и бросила его на рдеющие угли.

— Поспи, Леша, — неожиданно мягко сказала она, задвигая печную заслонку. — Поспи, маленький. Все будет хорошо!

Комната стала наполняться дымом, а тетка принялась мелодично напевать. Ее голос убаюкивал, я не заметил, как глаза мои стали слипаться, и я провалился в странный сон.

***

Во сне я увидел девочку с волосами, собранными в тонкий жиденький хвост. Она восхищенно смотрела на сцену актового зала и живо сопереживала выступлению любимой команды. Вернее, выступлению мальчика, который отпускал дурацкие шутки. Шутника я не разглядел, но понял, что девочке он очень нравился. Она сжимала кулачки каждый раз, когда видела своего кумира, и толкала в бок подружку на соседнем кресле: «Смотри, смотри вот же он!».

Потом я увидел эту девочку за письменным столом. Сначала мне показалось, что она делает уроки, но, приблизившись, я понял, что она раскладывает карточные пасьянсы, сверяясь с книжкой. На обложке красовалось таинственное: «Мир гадания». Когда пасьянс не сходился, девочка злилась, нетерпеливо перетасовывала карты и делала расклад снова и снова, пока не получала устраивающий ее результат. Лицо юной гадалки было знакомым, но я не мог понять кто это: я смотрел на нее как будто через увеличительное стекло. И видел всю ее подноготную.

«Все равно ты будешь мой!» — упрямо твердила она, пиная ногой балконный парапет. Ее маленькие застывшие пальчики мяли газетную вырезку с напечатанным заговором от ясновидящей Любавы. Я стоял рядом на пронизывающем осеннем ветру, слушал, как она бормочет «выйду не благословясь, стану не перекрестясь...», сплевывая через левое плечо, и не мог отделаться от мысли, какими странными бывают люди. А затем действие переместилось на кухню.

Она готовила печенье. Сверяясь с маминой тетрадкой рецептов, отмеряла нужное количество сахара. Мое внимание привлек темный аптечный пузырек, стоявший возле баночки с мукой: по этикетке «Настойка календулы» шли бурые засохшие разводы.

Девочка откупорила пузырек, когда вымешала тесто. Темные капли тяжело падали в миску под заговор от ясновидящей и разливались кровавыми звездами. Я знал, что будет дальше: сейчас она раскатает пласт, нарежет стопкой аккуратные кружочки и отправит их в духовку. А потом понесет это на школьное чаепитие. «Попробуй, Леша!» — скажет она предмету своих воздыханий. — «Сама готовила». И я попробую.

Передо мной промелькнули новогодние лицейские посиделки и чудные оленьи глаза Леры. И в ту же секунду я очнулся в плотном сизом дыму, скручиваясь от сильного удушающего кашля. Внутренности выворачивало, градом катились слезы, к горлу подступал комок. Я хрипло выдохнул, выплевывая зловонный кусок слизи с кровавыми прожилками, а вынырнувшая из дымной завесы тетка ловко подхватила эту гадость щипцами и бросила в печь. Потом подкинула полено, открыла дымоход и, поманив меня пальцем, поставила возле вьюшки.

— Говори сюда, — указала она на задвижку. — Трещит, горит, сгорает. Ну же!

Трещит, горит, сгорает... Я, захлебываясь, повторял это снова и снова, пока тетка что-то нашептывала рядом и жгла тоненькие былинки. Когда прогорели последние угли, она закрыла задвижку и кликнула с улицы мою мать, уже порядком замерзшую.

Потом мы молча пили чай. Тетка постелила нам на лавках: последняя электричка ушла давным-давно. Мать растирала озябшие руки и задумчиво смотрела то на меня, то на свою сестру, все не осмеливаясь задать мучивший ее вопрос.

— Марина, — сказала она наконец. — Что возьмешь за работу?

— С тебя не возьму, — ответила тетка после недолгого молчания. — И с него не возьму, — кивнула она на меня.

— А как тогда? — удивилась мать.

Тетка внимательно посмотрела на нее, а потом сказала:

— Придет время — узнаешь.

***

На следующее утро мы вернулись домой и все благополучно забылось. На носу был конец четверти, успеваемость моя сильно просела, и поэтому я с головой погрузился в учебу. С Лерой мы больше не пересекались даже на переменах.

Школу я окончил с отличием. Потом был вуз, инженерные войска, переезд в столицу. Мать осталась в провинции, на уговоры перебраться поближе не поддавалась, и я, переживая за нее, часто мотался к ней, проведать. В одной из поездок познакомился со своей будущей женой. Мы влезли в ипотеку, разбили на даче яблоневый сад, родили дочь и завели кота.

Жизнь потекла размеренно и обыденно: дом, работа, семья. Но вчера, когда я зашел пожелать спокойной ночи своей маленькой дочке, в глаза мне бросился странный рисунок, лежавший поверх других на розовой детской парте: черный покосившийся дом и две тоненькие фигурки, одна на лавке возле окна, другая на крыльце.

— Красиво, — кивнул я. — А что это?

— Ты что, папа, не узнал? — удивилась она. — Это же баба Дуся и баба Марина. Они ждут меня в гости. Когда мы к ним поедем?

— Когда-нибудь, — ответил я. — Спи, солнышко!

Я вышел на балкон и зажег сигарету. В памяти одно за другим воскресали воспоминания из далекого прошлого. Я выпускал крепкий дым, и как наяву видел тетю Марину, подбрасывающую в огонь тонкие веточки, суровую, неприветливую, но все равно свою. Я не знал точно, зачем она хочет увидеть мою дочь, но знал наверняка: очень скоро мы всей семьей поедем в деревню, навестить одинокую тетку, живущую на отшибе.

Так надо.

– Ну!? – женщину уже начинало трясти.

– Действительно, ничего… – мужчина пожал плечами и отошел от окна. Вид у него был растерянный.

– Может, мы просто задержались в тоннеле? Поезд остановился или просто затормозил, скорость упала – вот и дольше ехать пришлось. Поезда на наших железных дорогах часто задерживаются, нечего из-за этого переживать, – вклинился в разговор пожилой мужчина из середины вагона. – Если вы тоннелей боитесь, так давайте я вам валерьянки дам и чаем угощу, выпьете, успокоитесь, а мы к тому времени уже и выедем, – с этими словами он отодвинул шахматную доску, медленно поднялся и с примирительной улыбкой направился к женщине.

Его соперник, рослый шкафообразный мужчина с бритой головой, разочарованно вздохнул. Похоже, очередная партия приближалась к завершению. Я поглядывал на этих двоих еще с того момента, как пришел: уж больно странно они смотрелись вместе. Пожилой интеллигент с видом типичного школьного учителя физики – с залысиной, в очках и потертой серо-голубой жилетке. И лысый амбал в пожелтевшей футболке не по размеру – то ли зэк, то ли военный. За партией в шахматы в вагоне-ресторане. Посреди ночи. И амбал выигрывал!

– Я… Да, я… Спасибо… – острая фаза закончилась, и женщина бессильно опустилась обратно, тихо всхлипывая.

– Таблетки у меня в купе в соседнем вагоне, сейчас я схожу за ними и сразу вернусь, – он повернулся к остальным пассажирам. – А пока, кто-нибудь, сделайте, пожалуйста, этой даме чаю, – вновь повернулся к ней. – Вы с сахаром пьете или без?

– Да… Два… Кубика, если можно.

– С тремя кубиками сахара, – с этими словами он вышел.

Официанта нигде не было, так что я по праву ближайшего встал и направился к кухне. Там тоже никого не обнаружилось – что странно, мне казалось, они работают до полуночи, а было едва ли десять. Рассудив, что за кружку чая меня едва ли высадят, да и сами виноваты, я быстро заварил чай, бросил туда четыре кубика сахара, ложку и дольку лимона и поспешил вернуться в вагон. Поставив кружку перед плачущей женщиной, решил,что мой моральный долг еще не достаточно выполнен, и сел напротив.

– Как вас зовут?

– Наталья… Баринова Наталья, – она взяла кружку и уставилась внутрь.

– Приятно познакомиться, Наталья. Я Антон Беляков. Вы куда едете?

– Домой еду. Я тут в командировке была… Боже, как сладко. Я же этот… Химик-технолог, меня отправили для обмена опытом, и этот поезд вышел для моего начальника дешевле самолета даже с учетом моего отсутствия на время дороги. А тут этот чертов тоннель, и впереди еще, а я слышала, что этот самый длинный, я в интернете читала. А вдруг он обвалится, или поезд внутри сломается, тут ведь даже убежать некуда… – похоже, моя попытка ее отвлечь с треском провалилась.

К счастью, в этот момент вернулся физик. Он протянул женщине маленькую желтую таблетку, и когда та взяла ее, успокаивающе положил руку ей на плечо.

– Все будет в порядке, не волнуйтесь. Совсем скоро выйдем из тоннеля, а пока мы тут с вами и, в случае чего, поможем. Вы одна едете или с кем-то?

– С мужем, мы вместе работаем. Только он спит уже.

– Давайте сходим за ним, разбудим, пусть он с вами побудет. В каком вагоне вы едете?

– В плацкарте, в хвосте. Да не нужно, наверное…

– Хуже не будет. Только… У кого-нибудь есть фонарь? В вагоне за моим свет отключили, не видно ничего. Думал, найти проводника, чтоб починили, да он, видно, вышел куда-то. И соседи мои по купе тоже куда-то делись, – физик виновато развел руками.

– Странно, в кухне я тоже никого не видел, хотя вроде время еще рабоч… – я тут же осекся, увидев, как у Натальи задергался глаз. – У меня в телефоне есть фонарик, давайте я с вами схожу.

– И я, – поднялся со своего места амбал. Роста в нем было метра два. В другой ситуации я бы испугался, но сейчас его присутствие действовало скорее успокаивающе. Наверное, в этом было виновато его озабоченное выражение лица.

– Я тоже с вами. Как-то странно это все. Беспокойно, – мужчина в куртке присоединился к нашей маленькой компании.

– Отлично, тогда пойдемте. Если что, валерьянки я тут на каждого захватил, так что обращайтесь, – усмехнулся физик, потрясая пузырьком с желтыми таблетками.

В его вагоне действительно никого не обнаружилось. Что было совсем уж странно. Если я правильно запомнил схему, этот вагон должен быть штабным. Так где же штаб?

– Сегодня, случаем, не день железнодорожника? Тогда уж я знаю, куда они делись, и даже не прочь бы присоединиться, – мужчина в куртке пытался разрядить атмосферу, но выглядел он встревоженно.

Я попробовал пооткрывать двери купе. Большинство были заперты, но в тех, чьи двери поддались, мы находили все ту же картину – свет выключен, окна зашторены, вещи сложены, а из людей – никого.

Отчаявшись найти здесь кого-нибудь, мы поспешили к следующему вагону. Там действительно было темно. Очень темно. Если для тамбура хватало света из нашего вагона, чтобы различить хоть какие-то очертания, то коридор не было видно совсем. Остальное – и подавно. Я попробовал посветить телефоном, но особого эффекта это не дало, коридор все равно оставался чернильно темным.

– Похоже, электричества нет во всем вагоне, раз даже системные огоньки не горят, – физик оставался непримиримо оптимистичным. – Наверное, что-то с проводкой. А значит, и в дальних вагонах так же. Вероятно, работники поезда сейчас ищут и устраняют неполадку, поэтому мы их и не нашли. Давайте просто разбудим вашего мужа, Наталья, затем вернемся в вагон-ресторан и посидим там, пока все не образуется, согласны?

– Да… Только давайте скорее перейдем к последней части плана, хорошо? – а вот на нее, наоборот, было больно смотреть.

– Хорошо. Антон, не посветите нам?

Я неохотно прошел через гофру в следующий вагон. Впору было оценить прагматичность мужчины в куртке – мало того, что темно, так еще и холодно. Похоже, кто-то оставил открытыми окна в коридоре. Я подошел ко входу в коридор и попытался посветить. Эффекта не было.

– Не помогает. Ничего не вижу, шеф. Кстати, – я обернулся, – несправедливая ситуация. Вы мое имя знаете, а я ваше – нет.

– Виктор Сергеевич. Фамилия Васнецов, – физик тоже протиснулся в тамбур, за ним подтягивались остатки нашей компании.

– Давайте уж и остальные.

– Гусев Дмитрий, – отозвался мужчина в куртке.

– Валентин, – бритый.

– Прекрасно. Всегда считал, что с попутчиками нужно знакомиться в тамбуре. Кстати, Виктор Сергеевич, можно нескромный вопрос – а вы, часом, физику не преподаете?

– Раньше преподавал, но давайте об этом не сейчас. Показывайте, что там у вас.

– А ничего, смотрите сами, – я пропустил его к проходу и еще раз помахал фонариком.

– Очень странно, – он задумчиво потер лоб.

Затем протянул руку под свет фонаря. Руку было видно лишь наполовину, вторая половина утонула в темноте.

– Либо ваш фонарик – редкостный хлам…

– Ну уж извините! – возмутился я. – Айфон!

– …либо тут что-то не так, – он помедлил. – Может, задымление? Если загорелась проводка, то это объясняет и внезапное отключение электричества, и дым. Пластик начинает тлеть…

– Загорелась!? Дым!? Там мой муж! – с этими словами Наталья сорвалась с места и начала расталкивать нас локтями, – Будь проклят этот поезд, этот тоннель, эта…

Ее голос внезапно оборвался, как только она скрылась в темноте.

– От дыма был бы запах… – запоздало возразил я.

– Черт.

– Наталья?

– Наталья!

Ответа не было.

Все последующие наши попытки докричаться до Натальи ни к чему не привели. Оставалась надежда, что она просто успела далеко убежать и не слышит нас. Но надежда откровенно слабая. Способа проверить эту версию было два: или попытаться пойти за ней, или сидеть и ждать, пока она не вернется. Как это ни удивительно, но мы предпочли второе. Соваться в темноту после произошедшего ни у кого желания не обнаружилось.

Дмитрий и Виктор Сергеевич «прощупывали почву» – пытались понять, что вообще происходит в том вагоне. Сначала пробовали дотянуться руками хоть до чего-то. Потом Валентин где-то раздобыл лом (я лишь тихо надеялся, что не в туалете) – в дело пустили его. Безрезультатно. Складывалось ощущение, что вагон просто обрубили на этом месте. Тамбур есть, а остального вагона – нет. После того, как я наотрез отказался дать примотать свой айфон шнурками к лому, чтобы посветить им подальше, идеи иссякли. Натальи не было уже минут двадцать. Мы сидели – четыре взрослых мужика в полутемном тамбуре – и совершенно не знали, что делать.

– Лампочка, – вдруг подал голос Валентин.

– Что? – я огляделся.

Действительно, одна из лампочек в том вагоне, из которого мы пришли, начала мерцать.

– Она ведь сейчас погаснет… – протянул наш физик.

Мы переглянулись. И, не сговариваясь, рванули из тамбура. Столкнулись на выходе, неуклюже пытаясь протиснуться через гофру. Мне повезло быть последним, поэтому, когда мы наконец из нее вывалились, никто на меня не рухнул. Почти сразу, как мы успели отползти под другую лампу, эта погасла. Тьма поглотила оба тамбура и гофру.

– Попробуйте кинуть туда что-нибудь, – лучшее, что пришло мне в голову.

Дмитрий было замахнулся ломом, но Валентин остановил его. Затем, встал, оторвал висящий рядом крючок для одежды и бросил в темноту его. Звука удара мы не услышали.

– Что ж, господа, – начал Виктор Сергеевич, поднимаясь и поправляя очки, – похоже, мы окончательно утратили контроль над ситуацией. Давайте поступим следующим образом. Сейчас мы вернемся в вагон-ресторан и объясним наше положение оставшимся там людям. Затем мы попробуем найти в поезде еще хоть кого-нибудь. Желательно, из персонала. В хвост нам не пройти, но в начало поезда мы ходить еще не пробовали, возможно, там иная обстановка. После чего коллективно выработаем план действий. У кого-нибудь найдутся предложения получше? – он выжидательно оглядел нас.

Предложений не нашлось, и потому наша поредевшая процессия отправилась нести дурные вести.

Лишать нас голов, впрочем, было почти некому. По возвращении мы застали за столиками всего четверых. Рядом со входом сидела молодая девушка и очень старательно что-то стирала ластиком в блокноте. Вокруг нее повсюду были раскиданы протертые до дыр листы с какими-то едва проглядывающимися набросками. В середине вагона дремал мужчина средних лет и откровенно китайской наружности. В дальнем углу молодой парень в наушниках что-то усердно писал на ноутбуке. И на одном из высоких стульев сидела хорошо одетая женщина и флегматично пила вино. Итак, художница-неудачница, китаец, программист и ценительница крымского – отличное дополнение к нашей компании.

Разумеется, после нашего рассказа все четверо заявили нам, что мы сумасшедшие. Мы отвели их посмотреть в бездну, показали пустые купе. Это подействовало, и мы вернулись обратно. Да и за окном по-прежнему не наблюдалось никаких признаков того, что мы выехали на открытую местность, хотя перевалило уже за одиннадцать.

– Может, мы просто встали внутри тоннеля? – предположил Максим, программист. – Изнутри ведь нельзя понять, едем мы или нет.

– Да, нельзя, если движение равномерное или отсутствует. Вот только для этого нам нужно было бы затормозить, а уж это я бы заметил, – возразил физик. – Да и можно заметить разницу в поезде. Вы же чувствуете вибрацию, слышите постукивание колес. Мы однозначно еще едем, иначе было бы совсем тихо.

– Так вы же сами говорили о том же, когда успокаивали Наталью? – удивился я.

– Вот именно, что успокаивал. И на нее подействовало. Но я-то в здравом уме. Я бы точно заметил, если бы мы тормозили. Кстати, об успокоении: мое предложение все еще в силе, – с этими словами он высыпал на стол содержимое пузырька с валерьянкой.

– Тут не хватает.

– Как это – не хватает? Я специально посчитал всех и взял каждому по таблетке. Наталье я одну отдал, значит, тут должно быть ровно столько, сколько нас. Раз, два… Семь. Хм…

Мы переглянулись.

– Может, вы обсчитались? – недоверчиво спросила художница.

– Позвольте, я пятнадцать лет учил детей избегать ошибок в вычислениях. Если я что-то в жизни и умею, так это считать, – парировал физик.

– Значит, кто-то из нас пришел сюда, пока вас не было. А значит, в передних вагонах еще остались люди, раз было, кому прийти, – это оптимистичное предположение было озвучено глубоким голосом Маргариты, которая так и стояла с бокалом в руке.

– И кто же, в таком случае?

– Ну точно не я. Я здесь еще с вечера. Это единственное место в поезде, где есть вино, – с этими словами она демонстративно осушила бокал и поставила его на ближайший столик.

– Меня соседи выгнали в районе девяти, потому что я, видите ли, ноутом светил. С тех пор тут, – Максим.

– Я тут с самой посадки. Столов больше нет нигде, а мне чертить надо! – художница, похоже, претендовала на архитектора.

– А я… Я тут уснул после ужина, вроде. Когда – не помню. Помню только, что из-за той женщины проснулся, ну, когда она стала кричать. Стало быть, я тоже не приходил сюда, ну, то есть, пока вас не было, – замкнул круг китаец.

– Что ж, выходит, кто-то из вас врет. Только я не совсем понимаю, зачем, – подытожил я.

– Или дед обсчитался! – вновь сердито заявила художница.

– Не обсчитался я!

– Ну да, то есть лучше, если я вру!? Нет уж, извините, я себе доверяю, а лысеющим мужчинам – не очень. Мне и так страшно, а тут еще вы со своей математикой и таблетками. Пока мне кто-нибудь не объяснит, зачем кому-то врать, я в ваши выдающиеся способности верить отказываюсь, – сказав это, она вдруг снова достала блокнот и принялась в нем что-то яростно зачеркивать.

– Ладно, давайте не будем спорить, – я попытался воззвать к разумному. – Мы тут вообще-то собирались вырабатывать план действий. Так что делать будем?

– Очевидно, нужно пойти по передним вагонам и найти там кого-нибудь, – выступила Маргарита. – Дойдем до кабины машиниста, и пусть он разбирает этот бардак.

– Зачем нам машинист, мы и сами справимся, – возразил программист. – Надо всего-то свет вернуть. Соседний вагон, в котором мы были, как раз штабной. Идем туда, ищем какой-нибудь контроллер, или че там у них. Разбираемся, что не так, чиним, выкручиваем свет на максимум. И все. А пока мы за машинистом ходить будем, там, может, уже вообще весь свет вырубит с концами. И не попадем мы туда больше.

– Уважаемый, да вы, никак, хакер, – восхитился я.

– Смешно. Не, экзы на инфобез я провалил. Но я собирал ардуинки, и поступил таки на робототехнику в Казанский. Так что с контроллерами, думаю, справлюсь. Мне бы еще какого инженера в помощь, – он кивнул в сторону Виктора Сергеевича. – Ваш дилер вроде шарит.

У меня родилась потрясающая идея.

– Ну и отлично, давайте разделимся. Часть пойдет по вагонам, а часть останется и попытается починить свет.

– Плохая, нет, ужасная идея! – тут же взвилась художница. – Не знаю, как вы, а я смотрела фильмы ужасов. Во-первых, то, что сейчас происходит, очень на них похоже. Во-вторых, там когда разделяются, ничего хорошего не происходит. Тем более, если один из нас – привидение. Нет и еще раз нет!

– Ты же, вроде, считала, что мы ошиблись?

– Я еще не определилась!

– Ладно, не хочешь – не надо, – она начинала действовать мне на нервы. – Я и Маргарита пойдем по вагонам. Ты можешь оставаться здесь. Кто-то еще с нами?

– Точно останемся я и Максим, – подал голос Виктор Сергеевич. – И нам бы пригодилась помощь Валентина, в физических аспектах нашей работы. Валентин, вы не возражаете?

Молчаливый великан утвердительно кивнул.

– Я раньше механиком работал, смогу помочь, наверное, – поддержал китаец.

– Отлично, тогда забирайте китайца, а остальные – за мной! – мне уже не терпелось наконец закончить это бесконечное обсуждение.

– Я бурят.

На этой недипломатичной ноте мы ретировались.

– Антон, – окликнул меня Виктор Сергеевич напоследок. – Я точно не обсчитался, – произнес он, тщательно разделяя слова.

Я лишь кивнул в ответ. А что мне оставалось делать?

С нами увязался Дмитрий в своей неизменной синей шуршащей куртке. А на выходе из вагона нас внезапно догнала художница.

– Ваш Валентин похож на спортсмена, – она смущенно попыталась объясниться. – А я – блондинка. Нас точно вместе убьют, так что с ним я оставаться не хочу. Уж лучше с вами. Хотя я по-прежнему считаю, что это очень глупо!

– Ладно, как скажешь, – похоже, наше маленькое путешествие обещает более трудным. – Тебя как зовут-то хоть?

– Нина.

– Антон. Приятно познакомиться, – соврал я.

Все вагоны, которые попадались нам на пути, оказались купейными. И в каждом мы находили все то же. Свет в коридоре, темнота и зашторенные окна в купе. И ни души. Пока мы шли, Нина не прекращала болтать. Похоже, это помогало ей справляться со стрессом. Но вот мне не помогало вообще. За это непродолжительное время я узнал, что Нине 19 лет, и 16 из них она мечтала стать художницей. Что она живет с мамой, и та печет потрясающие пирожки с земляникой. Но сейчас она переезжает в Питер, потому что поступила там на архитектора, хотя все равно хочет рисовать картины, ведь их можно продавать, а в Питере все очень любят картины. Что больше всего она будет скучать по своему серому коту по кличке Фрунзе, и еще тысячу бесполезных мелочей, которые я не запомнил бы даже, если б захотел.

Пройдя все купе и не обнаружив ничего интересного, мы добрались до почтового вагона. И вот через него идти хотелось гораздо меньше. Весь вагон был завален коробками. Даже не просто завален. Они наслаивались друг на друга, нависали над нашими головами, переплетались в причудливые башни. Но хуже было другое. Здесь было темно.

Горело от силы полторы лампочки на весь вагон. Да, по большей части это была не та кромешная тьма, которую мы видели до этого. Но она скапливалась в углах. Собиралась между коробками. На наших глазах одна из коробок покосилась и, помедлив, рухнула вниз. Однако мы услышали лишь шелест разлетающихся листов. Грохота не было. Она просто растворилась в темноте.

Я бы, честно говоря, развернулся и пошел обратно. Но внезапно Дмитрий вышел вперед и бодро зашуршал между коробками. Я не знаю, как он это делал. Помедлив, я попытался пройти за ним. Ступая след в след, нам удалось начать продвигаться вперед. Пару раз я чуть было не оступился, но все обошлось. Пока

– Три года работы на складе, – лишь смущенно пожал плечами он, когда мы наконец преодолели этот завал.

Следующий вагон был багажный, но идти через него было намного легче. И снова – ни намека на чье-либо присутствие. Пройдя его, мы остановились у входа в кабину машиниста.

– Ну что ж, господа и дамы, момент истины, – театрально проговорил я и дернул за ручку.

Заперта. Ну да. На что я, собственно, рассчитывал?

К счастью, у Дмитрия остался лом. Он выудил его из-под куртки и попытался поддеть им дверь. Следующие минут пять мы потратили в попытках правильно упереть лом и оттянуть его вдвоем. Наконец, замок не выдержал наших издевательств и дверь с лязгом открылась.

Что ж, машинист здесь действительно был. Но вот толку от него было мало. Сначала мы обрадовались и наперебой кинулись к нему. Но затем нас смутила одна особенность.

Он не подавал признаков жизни.

Он сидел неподвижно в своем кресле. Бледное лицо. Пальцы вцепились мертвой хваткой в подлокотники. Несколько ногтей даже сломались. И глаза. Огромные, широко раскрытые. Застывшие. Он смотрел прямо перед собой, на то, что было за стеклом. Вот только там ничего не было. Абсолютная чернота, никаких признаков ни рельс, ни тоннеля, ни хоть чего-нибудь. Хотя, судя по рычажкам на приборной панели, передние фары были включены, они ничего не освещали. Ясно было только одно: что бы ни убило машиниста, перед смертью оно его до ужаса напугало.

Мы не смогли долго находиться с ним в одном помещении и вышли обратно в тамбур. Маргарита выудила из кармана пиджака пачку сигарет и закурила. Нина убежала искать туалет. Мне вдруг стало ужасно неуютно без ее постоянной болтовни.

– Что вы… Обо всем этом думаете? – я решил разрядить обстановку.

– Что надо было больше пить, – невесело отозвалась Маргарита.

– Не нужно было никуда ехать, – со вздохом произнес Дмитрий и тяжело опустился на пол. Если раньше он еще пытался сохранять хоть какие-то остатки оптимизма, то теперь улетучились и они.

– Да ладно, – я решил попробовать подбодрить его, – если бы не мы, в этот поезд все равно кто-то, да попал бы. И кто его знает, что бы с ними было. А мы – команда сообразительная. Выкарабкаемся как-нибудь.

– С моей удачей – сомневаюсь, – он тихо усмехнулся.

Мда. Ну и настрой. Я присел рядом с ним.

– Да ладно, мы все здесь в одной лодке. Что такого могло случиться, чтобы так дискредитировать твою удачу по сравнению с нашей?

– Я вырос в деревне, тут, недалеко. Все детство мечтал свалить. Уехал в Хабаровск, как только исполнилось 18. Думал, открою свой бизнес, заработаю денег, семью вывезу. Ну и… Бизнес прогорел. Друга моего, соучредителя, вообще посадили. Я влез в долги. 3 года пахал на собственном складе грузчиком, чтобы отдать. В итоге остался ни с чем, а лучший друг винит меня во всех наших бедах. И, возможно, правильно делает. И вот, только я наскреб денег на билет домой, как попал в этот поезд. Готов поспорить, меня вы не переплюнете.

– Чушь. Удача тут ни при чем, – вдруг вклинилась Маргарита. – Неопытность. Возможно, нетерпеливость. Ни один человек не строил бизнес с первого раза. Успеха добиваются только те, кто отказывается признавать поражение. Говорю как вдова владельца многомиллионной компании, – с этими словами она бросила сигарету, затоптала ее каблуком и кивнула на выход. – Нина вернулась. Пойдемте.

Что ж, жизнеутверждающие речи ей определенно удавались лучше, чем мне.

– Вы идите, я вас догоню, – Нина выглядела на удивление сосредоточенной.

Желания спорить у меня не было, так что мы медленно двинулись вдоль багажных полок. Она догнала нас на середине вагона. Дмитрий шел впереди и, казалось, был преисполнен решимости – даже куртку расстегнул!

– Я попробую разобрать завал, – сказал он, когда мы вновь дошли до входа в почтовый вагон. – Вдруг наши захотят пройти в кабину. А то сейчас тут и впрямь небезопасно.

Он уже стоял возле коробок и принялся двигать особо шатко выглядящую гору. Я, было, дернулся помочь ему, но внезапно получил в проходе тычок в живот от Нины.

– Что ты… – начал было я.

Щелк. И вагон вместе с Дмитрием погрузился в темноту.

Щелк. И все вернулось на место. Все, кроме Дмитрия.

– Что ты сделала!? – я схватил Нину за руку.

– Я… Я не… Почему он исчез? Машинист же не исчез! А он… Почему он исчез?

– Что значит «не исчез»!?

– Я же проверяла! Я выключила свет в кабине с машинистом и потом включила обратно. Он остался на месте! Я… Я думала, Дима тоже не исчезнет, а значит, темнота не опасна. Я проверить хотела!

– Ты – что!?

– Да он все равно бы умер! Он начал рассказывать грустную историю. В фильмах после такого люди всегда умирают!

– Идиотка! Ты… Идиотка! – других слов я не находил. – Ты серьезно решила мерить происходящее киношными клише? Ты только что человека убила, понимаешь ты это или нет!?

– Я не хотела! Я думала, он не исчезнет! – она была готова расплакаться.

– Давайте-ка так, – Маргарита отстегнула пояс со своего пиджака и бросила мне. – Руки ей свяжи. Я с этой ненормальной дел больше иметь не собираюсь.

На этот раз спорить хотелось еще меньше, так что я послушно связал Нине руки за спиной двумя какими-то узлами. Оставалось надеяться, что она не умеет их развязывать. Потому что завязывать их не умел я.

– Прекрасно. Вперед, и так время потеряли, – сказала Маргарита, как только я закончил, и принялась лавировать между коробками.

Я послушно последовал за ней, таща за собой Нину. Не то чтобы она сопротивлялась – после произошедшего только молчала и смотрела перед собой невидящим взглядом. И хорошо. Хватит с меня приключений.

Все равно без Дмитрия мы продирались через этот вагон раза в два дольше. Когда мы наконец дошли до конца вагона, за нами рухнули несколько башен с коробками, закрыв собой свет от единственных горящих лампочек. Похоже, вернуться уже не получится.

Ребят мы застали в вагоне-ресторане. Они понуро сидели за одним из ближних столиков.

– А где Дмитрий? – первым делом спросил Виктор Сергеевич. – И зачем вы связали девочку? И… Полагаю, вы никого не нашли?

– Можно и так сказать. Нашли машиниста, но он мертв, больше никого. Мы официально одни здесь. А девочка – что ж, Виктор Сергеевич, я предлагаю вновь вернуться к вопросу о лишних людях. Потому что девочка убила Дмитрия.

– Хм… И при чем тут лишние люди?

– При том, что других людей в поезде нет, уж не знаю, почему. Значит, неоткуда было взяться четвертому за время нашего отсутствия. Я тоже припоминаю: их было лишь трое, когда мы уходили. А они, к тому же, все утверждают, что были тут уже давно. Кто-то из них врет, и я до сих пор не понимаю, зачем. Но подозреваю, что «лишний» напрямую связан со всем здесь происходящим. И с учетом ситуации я ставлю на Нину.

– Что ж, признаться, я тоже пришел к похожему выводу, – Виктор Сергеевич покачал головой. – Жаль Дмитрия… Давайте сначала сопоставим нашу информацию, а уж потом примемся играть в мафию. У нас тоже потери. Айдар пытался починить проводку и… Боюсь, он больше не дышит.

– Айдар?

– Бурят.

– Оу… – так стыдно мне никогда в жизни не было.

– Наши попытки вернуть освещение тоже ни к чему не привели. Свет гаснет последовательно. Лампа за лампой, вагон за вагоном, хотя любые тесты показывают, что все в порядке. Подозреваю, кстати, что это и привело к исчезновению остальных людей: они спали в своих вагонах в темноте, и когда все это началось – просто исчезли. Штабной вагон уже полностью погас, первая лампа в этом погаснет где-то… – он посмотрел на часы. – Сейчас.

Ничего не произошло. Я секунд десять смотрел на лампу, как вдруг она действительно начала мерцать, а затем погасла. Дальний тамбур погрузился во тьму.

– Я прикинул примерно, они гаснут раз в минут пять, при этом немного замедляясь с каждым разом. Но все равно выходит, что время, отведенное нам в этом поезде, довольно таки ограничено.

Я присвистнул. Это еще мягко сказано.

– Так какой план?

– А никакого! – физик невесело усмехнулся. – Я до последнего надеялся, что вы что-нибудь принесете. А так есть только одна идея. Нужно попробовать выйти наружу.

– В смысле, наружу? – возмутилась Маргарита.

– В прямом. Из поезда. Смотрите сами – здесь мы сделать ничего не можем. Если останемся, рано или поздно весь свет погаснет, и мы исчезнем, как Дмитрий и остальные. Значит, остается только один путь – наружу. Если у вас есть другие предложения, я с удовольствием выслушаю.

Следующие полчаса мы активно пытались родить эти «другие предложения». Получалось плохо. За это время погасли остальные лампы в вагоне-ресторане, так что мы переместились в соседний купейный вагон. Перед этим Маргарита успела прихватить из бара бутылку вина и теперь с нею не расставалась. Увы, но даже смена обстановки не пошла нам на пользу. Выходило только одно. Наш единственный шанс – попробовать выбраться из поезда. Скорее всего, снаружи тоже ничего нет – на это намекали вид из окна и из кабины машиниста. Можно было попробовать залезть на крышу и пройти по ней до хвоста поезда – вдруг там найдется что-то, похожее на выход. Что будет, если не найдется? Что ж, об этом я старался не думать.

В таком упадочном настроении мы приступили к самой трудной части обсуждения.

– Послушайте, – я снова взял слово, – нас осталось шесть человек. Трое из нас, – я обвел взглядом скептически настроенную Маргариту, обреченную Нину и грустного Максима, где-то потерявшего свой ноутбук, – под подозрением. Один из вас – не тот, за кого себя выдает. И, возможно, является ключом к разгадке всего происходящего. Давайте решать, что мы будем с этим делать.

– А с чего это только мы под подозрением? – вновь выступила Маргарита. – Мы не знаем, когда все это началось. Может, лишний появился среди вас еще задолго до того, как вы вышли из вагона? А теперь вы просто пытаетесь нас запутать. Вот ты, – она ткнула в мою сторону пальцем, – кто ты вообще такой? Ходишь, допытываешься до всех. Бросаешься обвинениями. А сам-то кто? Из всех присутствующих меньше всего я знаю только о тебе и о вон том громиле.

Признаться, ее слова меня смутили.

– Я? Да, в общем-то, никто, наверное, – я слегка замялся. – Обычный парень из столицы. Эколог. Только закончил вуз, съездил на свою первую инспекцию – и вот, я здесь. Сосед в купе храпел очень громко – это меня и спасло, видимо.

– Эколог, значит, – она усмехнулась. – Что ж, отлично вяжется с твоей привычкой лезть туда, куда не просят. Только я бы не слишком верила всем этим рассказом. Если кто-то среди нас и пытается скрыться, он не переломится придумать такой же. Нет, тут нужно что-то получше простых разговоров.

– И что вы предлагаете?

– Проверим на практике. Чего хочет тот, кто пытается скрыться? Вероятно, убить нас так же, как он убил всех остальных в поезде. Дадим ему возможность это сделать. Разобьемся на пары. Ты, эколог – со мной. Физик – с боксером. Студенты вместе. Ходим только такими парами. Если кто-то из нас вдруг исчезнет, оставшийся в его паре и есть убийца. Или что он там. Мысль понятна? И развяжите Нине руки уже.

– И ты хочешь пожертвовать одним из нас ради этого? – я опешил.

– Нет. Он же не дурак. Если убьет кого-то, тут же себя выдаст. Такая схема – гарантия того, что с нами ничего не случится. А большего нам и не нужно.

Продолжение и эпилог в комментариях.