CreepyStory

— А… Здравствуйте. Вы, наверное, Сева?

— Да, а вы кто?

— Я сестра Миши Курцева, — торопливо произнесла женщина, — Алла. Вы извините, что тревожу вас, но тут такое дело… — Она неожиданно замялась, а потом продолжила: — Знаю, что это прозвучит странно, но мне несколько ночей подряд снится брат, и каждый раз говорит мне, чтобы я позвонила в колонию… и напомнила вам о долге… Я сначала не обращала внимания, но этот сон преследует меня. Я даже пообещала ему, что наберу вам. Ну и вот… позвонила… у меня были номера… Это ещё Миша давал… — Она сдавленно вздохнула. — Понимаю, что это дурость, я вас совсем не знаю, но эти сны… Они такие реальные и так пугают меня, — добавила она шёпотом.

Собеседница замолчала, тяжело дыша в трубку. Севка держал телефон потной ладонью, а его кожу осыпало холодом при последних словах невидимой Аллы. Он шумно сглотнул и, прокашлявшись, сказал:

— Я понял, но не знаю, почему вы звоните мне… — Он снова кашлянул и продолжил, глядя на смотрящего, который не сводил с него любопытных глаз. — Я, конечно, знал Мишу… У нас были хорошие отношения… Ну а так… Не знаю, что и сказать… — Он и сам понимал, что все его слова сейчас звучат как мычание, но был слишком растерян, чтобы говорить более убедительно, что ли…

Собеседница неожиданно всхлипнула и прерывисто проговорила:

— Я бы и не стала звонить… Просто такой страшный… и такой убедительный сон… А тут ещё с деньгами так плохо… Вот и подумала, а вдруг правда?.. Бывают же случаи такие… Ну, разные… Ладно. Извините меня. До свидания.

Она отключилась, не дожидаясь ответа. Севка медленно отстранил от уха трубку и протянул её смотрящему. Тот положил телефон в карман куртки и сказал:

— Что там случилось? Чего она тянулась-то до тебя?

Выкладывать правду не хотелось, но и врать было опасно. Валик ответил, стараясь отвечать говорить небрежно:

— Да чепуха какая-то… Что-то ей приснилось там, будто Зарик во сне меня упоминал, чтобы она у меня за деньги поинтересовалась…

— За какие деньги?

— Да сам толком не понял! Тётка вообще не в себе по ходу, буровит абы что! Типа сон страшный и реальный, вот решила вам позвонить… Я аж потерялся… Непонятно вообще…

— Переживает за брата, — кивнул собеседник, — чо тут неясного… Лады. Ты чо сегодня? На катран?

— Не знаю пока, — скривился Севка, радуясь смене разговора, — вчера масти не было, может и передышку сделаю…

— Ну, давай…

Валик дошёл до своего проходняка и обессиленно рухнул на шконку. Разговор с сестрой покойного Зарика вымотал его. Мысли, до этого бестолковые, сейчас испарились вовсе. Голова была ватной. Но этому он был только рад, не желая погружаться в неприятные размышления и строя догадки по поводу сновидений этой Аллы… и своих собственных, о которых он почти забыл.

Неудержимо клонило в сон, и в добавление к этому ещё и затошнило… То ли от выпитого за день чифира, то ли от нервов…

Он прилёг на койку, и, накинув сверху куртку, скорчился под ней, стараясь дышать медленно и глубоко.

На душе было скверно. Пытаясь разобраться в собственных ощущениях, он с удивлением понял, что ему совестно. Севка стыдился того, что ему пришлось соврать сестре Зарика о деньгах. Видимо, не так уж и хорошо она себя чувствовала финансово, если жаловалась на отсутствие денег ему, незнакомому человеку.

Но что ему было делать?! Эта Алла ПРОСТО нуждалась в бабках, а для матери это был вопрос жизни или смерти! Пошла она к бесу вместе со своим дохлым братцем!

Он рывком скинул с себя куртку и с ожесточением произнёс:

— Всех нахер порву!..

В соседнем проходняке сидевший на своей шконке зэк обернулся на него с удивлением и спросил:

— Валик, ты чо там?..

— Всё нормально, — сквозь зубы процедил тот и, поднявшись на ноги, повторил: — Всё ништяк…

Уже через тридцать минут Севка сидел в катране, пытаясь вновь приручить удачу, ускользнувшую от него прошлой ночью. Игровые за столом сегодня собрались серьёзные, бани сбивались денежные. Он играл внешне невозмутимо, хотя внутри всё кипело… Особенно злили счастливчики, то и дело записывающие себе выигрыши. Ему не фартило, раздражение нарастало… И вот в один момент, при особенно крупной бане, когда у него было семнадцать и он готовился прикупить у банкира ещё одну карту, истово веря в то, что придёт “фигура”, в сушилку, где шла игра, заглянул один из сидельцев и скороговоркой выпалил:

— Валик, иди к телефону, мать звонит!

Рука Севки, медленно тянувшая карту, дрогнула… Не говоря ни слова, он всё-таки вытащил стиру, приблизил к лицу, отстранившись от всех… и увидел вместо долгожданной картинки проклятую семёрку. Медленно повернувшись к входной двери, из-за которой до сих пор торчала рожа сидельца, Валик заорал:

— Ты чо, бля, не видишь, что карту тяну?! Хули ты мне под руку говоришь?! Из-за тебя проиграл!

Игровые переглянулись и в удивлении воззрились на Севку, который продолжал орать на застывшего в дверном проёме гонца:

— Заставить тебя заплатить, что ли?! Чтобы в следующий раз знал, как под руку толкать!

Один из игроков примиряюще проговорил:

— Братан, да не гони… Пацан просто пришёл сказать, что тебя к телефону… Ты хоть так, хоть так, перебрал бы…

— Чо ты меня успокаиваешь?! — Севка переключился на него. — Сам сидишь в “плюсах”, а мне говоришь “не гони”?! Я сам разберусь, что мне делать! Понял?!

— Слышь, — сурово вмешался в кипеш один из старых игровых, — ты тут шизу нам не прививай, веди себя достойно. Тебе ведь никто кровь не сворачивает? Вот и ты давай поспокойней…

Валик кинул на говорящего злобный взгляд и посмотрел на остальных игроков, на лицах которых было написано неодобрение. Неимоверным усилием воли он погасил в себе гнев и скинул на стол карточный перебор.

— Проехали…

Гонец уже исчез, а игра покатилась дальше. Фарт окончательно отвернулся от Севки, и он проигрывал без конца. В душе после недавней вспышки воцарилось какое-то опустошение, что, впрочем, не мешало ему тасовать колоду, банковать или тянуть карту, краем сознания отмечая очередной проигрыш. Из-за стола поднялись только в начале третьего ночи, как раз перед самой ночной проверкой. Матери он так и не набрал, а в это время звонить уже было бессмысленно.

Волоча ноги, он дошёл до своей шконки и, устало сев на неё, сделал неутешительные подсчёты, которые показали, что у него осталось около полутора тысяч баксов. Именно столько он был должен Зарику.

Где-то на “запретке” коротко взвыла сирена, послышался отдалённый лай собак, в бараке вспыхнул свет и по продолу загрохотали сапоги прапоров. Проверка. Он оставался сидеть на койке, даже не пытаясь сделать вид, что спит. Контролёр, считающий спящих зэков, остановился перед его проходняком и сказал:

— А ты чего не спишь?

— Живот болит…

— Так иди в санчасть, а то рапорт напишу.

— Да хоть два пиши… — сейчас ему и в самом деле было всё равно.

Прапор уловил настроение сидельца и миролюбиво сказал:

— Ладно, посиди, но по бараку не блуди… — и пошёл себе считать спящих зэков дальше.

После того, как погас свет и мусора ушли, он ещё какое-то время оставался неподвижно сидеть в темноте с гудящей головой в полном оцепенении. Но усталость брала своё и Севка, разувшись, вытянулся на койке. Едва натянув на себя одеяло, он тут же опрокинулся в сон… и словно бы тут же проснулся на стылом ветру ночной улицы, безлюдной и чёрной от непреходящей тоски, наполняющей душу…

Вся та же снежная сечка обжигала лицо, те же самые туши домов за спиной без малейшего проблеска, лампочка под жестяным колпаком фонаря горела ещё слабее, едва доставая желтушным светом до покрытой снегом дороги.

Сердце Севки бахало в груди, заставляя его дышать часто и судорожно. Он суматошно огляделся, пытаясь увидеть хоть что-то, но тщетно. Даже на небе не проглядывали звёзды или луна. Казалось, что единственный источник света во всём мире — эта вот умирающая лампа над его головой.

Он смотрел на противоположную непроглядную в черноте сторону дороги и ждал звука знакомых шагов с таким напряжением, что, когда они раздались, он едва не всхлипнул от облегчения. Ему хотелось, чтобы конец наступил как можно скорее, поскольку ужас от его ожидания был намного  сильнее.

“Беги! Беги!” — стучало в висках, но он был не в силах окунуться в эту сгущенную плотоядную темноту и лишиться той малюсенькой надежды, что таилась в тусклом свете лампочки вверху.

Крц… крц… крц… Скрипел снег под тягучей неспешной поступью. И с каждым новым шагом сердце у Севки рушилось вниз, куда-то в солнечное сплетение, и взрывалось там мелкими ледяными брызгами, насквозь промораживая кровь в жилах.

Неторопливые звуки делались всё отчётливее и громче. Едва стоящий на ногах Валик готов был закричать, когда чёрная фигура выступила из мрака и, сделав последний шаг, оказалась перед ним.

Бесстрастный взгляд мертвеца упёрся в Севку, а узкие губы приоткрылись, чтобы вытолкнуть чмокающие слова:

— Почему ты не вернул деньги?

Валик сглотнул сухим горлом и промолчал, не в силах отвести взгляд от бездонных в своей черноте глаз мертвеца.

— Ты не отдал долг, обманул мою сестру, — между тем продолжил покойник без всяких интонаций в голосе, — и я пришёл к тебе снова…

Ледяной ветер сыпанул на обоих собеседников снегом, не разделяя их на живых или мёртвых.

— Последний раз говорю с тобой. Потом всё. — И без всякого перехода добавил: — Это тебе.

Он поднял опущенную до этого руку и протянул её к самому лицу Севки, который невольно отшатнулся от его движения, но покойник стоял неподвижно с раскрытой ладонью, на которой лежало нечто такое, что Валик поначалу принял за кусок мяса и лишь всмотревшись, с трудом, но осознал, что покойник держит в руке бьющееся человеческое сердце…

Тошнота подкатила к горлу, а сердце трепыхнулось последний раз и замерло совсем. Мертвец наклонил ладонь и оно упало наземь, к самым ногам Севки. Зарик опустил руку и, повернувшись спиной, двинулся прочь, в темноту. Шаги стали удаляться, делаясь всё тише и тише, когда внезапно вновь послышался его голос:

— Теперь у тебя нет никаких проблем, кроме одной — возврата долга…

Ночь опрокинулась на Валика, поглотив все его чувства, мысли и ощущения…

Пробуждение в этот раз было медленным и тягостным, словно что-то внутри него противилось его возвращению в реальность. Подъём давно прошёл, сидельцы готовились выходить на утреннюю проверку.

Странно, но сегодня Севка уже не испытал того ужаса, который охватил его после того сновидения, когда мёртвый Зарик пришёл к нему первый раз. Правда, сильно ныло сердце, тяжёлая всепоглощающая апатия прочно поселилась в душе. Вчерашний проигрыш словно бы уже не тревожил его. Хотелось просто сидеть вот так, ни о чём не думая и ничего не желая…

Но лагерная жизнь вносила свои коррективы. Пришлось выходить на улицу, реагировать на окружающих, говорить какие-то ненужные слова и тягуче размышлять над приснившимся сном и странными словами мертвеца, которыми тот сопроводил свой кошмарный “дар”…

После проверки выяснилось, что проклятый прапор всё-таки написал рапорт и теперь после обеда Севку тянули на комиссию, где наверняка влепят суток десять ШИзо. Он с тоской подумал о том, что и сегодня не сумеет переговорить с матерью. Трубы достанут только вечером, а он к тому часу будет уже прочно обживать свою временную камеру в штрафном изоляторе. Был, правда, один вариант… Немного подумав, он направил свои стопы к смотрящему лагеря.

— Привет, братва, — произнёс он при входе в маленькую, единственную на всю зону секцию, в которой жили только четыре человека.

Присутствующие, сидящие за небольшим столиком с кружками в руках, подняли к нему головы.

Долг зоны (окончание)

Половину разогнали по киче (конечно, кому посчитали нужным), а после долгожданного отбоя, когда лежаки были опущены и матрацы занесены в камеру, с удовольствием раскурились сами…

Сладкий дым заволок лёгкие и мозги сидельцев. Разговоры тянулись приятно и неторопливо. Травили анекдоты, вспоминали забавные случаи, поругали мусоров, обсудили знаковые события внутрилагерной жизни…

Догонялись, варили чай, снова болтали… Улеглись достаточно поздно. Севка заснул почти сразу, довольный собой и жизнью. Кича затихала. Всё реже раздавались крики на коридоре и на окнах, где зэки снимались с “дороги”, то есть отвязывали от решёток так называемых “коней” — канатики, плетёные из ниток, посредством которых передавались “малявы” и грузики с чаем и сигаретами.

Валик прихрапывал, убаюканный привычными звуками, и улыбался, когда ему приснился сон…

Он стоял на остановке в ночном городе, причём совершенно не узнавал местности. Вокруг царила снежная ночь. Дома за его спиной громоздились угловато и черно, без малейшего проблеска света. Ветер шквалисто налетал на него, покусывая за лицо жёсткой снежной сечкой и стараясь забраться под лагерную робу, в которую он был обряжен. Противоположная сторона совершенно пустой дороги утопала во тьме. Лишь над его головой тревожно и раздражающе дзинькала о жестяной колпак тускло горящая лампа, почти не дающая света.

Самым главным было то, что во сне Севка понимал, что спит и в то же время всё было реальным как никогда: холод, порывы ветра, звуки и запах стылой земли с явной отдушкой ржавого железа. Он хотел было уйти… но неизвестная тьма вокруг пугала и заставляла оставаться на месте в ожидании… Чего? Он не знал, но послушно стоял неподвижно, коченея от холода и подступающего всё ближе ужаса…

Внезапно до его слуха донеслись поскрипывающие звуки чьих-то неторопливых шагов, сминающих под собой лежащий вокруг снег. Кто-то приближался к нему, подходя с той стороны дороги, которую покрывала ночь. Сделалось жутко. Севка торопливо посмотрел налево, направо, надеясь увидеть огни фар хоть какой-то машины или автобуса, но тщетно… Только тьма, снег и безмолвие, разбавленное этим жутким скрипом, заставляющим его деревенеть от ужаса.

Темнота впереди отрыгнула чью-то фигуру, что, неторопливо покачиваясь, принялась переходить дорогу и с каждым новым шагом незнакомца Севку пронизывало всё большим пониманием… Он был почти уверен, кого увидит перед собой через несколько мгновений, но, как ребёнок, прячущийся под одеялом, упорно гнал от себя эти мысли.

Вот незнакомец оказался прямо перед ним… Белое лицо с тусклым мёртвым взглядом поднялось к нему и из узких чёрных губ вырвались слова, шипящие и причмокивающие, словно тому было трудно говорить:

— Где мои деньги?

Мёртвый Зарик стоял напротив Севки, взирая на него стыло и равнодушно, но в этом отчуждении была такая потусторонняя бездна, что Валик едва не рушился в неё, с трудом удерживаясь на самом краю сознания.

Озноб сотряс всё его тело. Неимоверно хотелось очнуться от этого безумного и такого реального сновидения, в котором мертвец пришёл к нему требовать свой долг. Вымороженные холодом и страхом губы с трудом разомкнулись для ответа:

— Я отдам, Зарик… Отвечаю! — Теперь Севка захлёбывался словами: — Я хотел! Честно! А кому? Я ведь не знаю! А сказать никто не мог! В бараке и не в курсе, есть у тебя родня или нет… Кому бабки-то тасануть?!

— Отдай моей сестре, — произнёс мертвец и приблизил своё жуткое лицо прямо к собеседнику, — и знай, что я не забуду…

Валик проснулся… Отчаянно колотилось сердце, холодный липкий пот покрывал всё тело, пальцы рук сковывало онемение. Он рывком сел на лежаке и суматошно огляделся вокруг… Сокамерники спокойно спали на своих местах, сопя и похрапывая. Сквозь частую решётку на окнах проглядывал рассветающий летний день, на коридоре брякали двери и доносились ленивые голоса дежурной смены, делающей подъём. Никаких покойников. Привычные звуки и картины до тошноты знакомого мира. Севка шумно выдохнул и прошёлся по хате, неотвязно думая о своём сне. Тревога потихоньку отпускала, сердце застучало чуть ровнее.

Никто из сидельцев не обратил внимания на мрачность Валика. Утро добрым не бывает, а уж для тех, кто успел поспать всего несколько часов, хмурость была вполне привычна и объяснима…

Оставшиеся семь суток протекли обычным порядком. Никакие потусторонние сновидения за это время так и не потревожили его покой, поэтому к своему выходу с кичи все переживания Севки сделались тусклыми и бестревожными. Само необычное сновидение он списал на выкуренный с вечера план, который, и впрямь, был достаточно забористым.

В бараке сидельца встретили как положено: наварили чифира, притаранили сигарет, новое нижнее бельё. Посидели, покушали. Капот обозначился с “полторашкой” самогона.

— Специально на твой выход заказал, — с удовлетворением сказал он. — На лимонной корке настояли. Позже притараню.

— О, ништяк! — отозвался на это Севка и добавил: — С пацанами щас посидим, а там уже…

Капот понятливо кивнул и присоединился к братве в проходняке…

После общей встречи пацаны разошлись, и за столиком остались только сам Валик, его приятель и ещё двое арестантов, с которыми у Севки были достаточно тёплые отношения, чтобы пригласить их разделить принесённый Капотом самогон.

Прошла вечерняя проверка, после которой уже доставался из тайников-нычек весь запрет: телефоны, карты, тот же самопальный алкоголь. По просьбе Валика принесли мобильник и ему. Он набрал матери, которая ответила не сразу, а лишь на повторный звонок. Голос её был слабым и каким-то дребезжащим.

— Как ты, сынок? — спросила она, тяжело дыша в трубку. — Почему не звонил? Я беспокоюсь…

— Всё хорошо, мам, — бодро ответил тот. — Ты-то как? Что со здоровьем? Как дома?

— Ничего, сынок, нормально… — сказала она. — А дома… Наверное, всё нормально, я ведь в больнице уже три дня…

— Почему в больнице? — встревожился Севка. — Что случилось?

— Да всё то же самое, — попробовала усмехнуться мать, — что-то худо мне, сынок… Помру, наверное, скоро…

— Да ты чо, мам?! Чего говоришь-то такое?!

— Да вот то и говорю, сыночек, что смерть рядышком уже стоит…

В голосе матери прозвучала такая страшная убеждённость, что у Севки в груди неожиданно и тяжело защемило сердце.

— А что врачи-то говорят? Почему ничего не делают?!

— Да что они могут? Сказали, операция нужна…

— Ну?

— А на неё денег надо столько, что и не заработать…

— Может, кредит какой взять?

— Да кто мне его даст?

— Погоди, мам… — пытался сосредоточиться Севка. — А сколько надо-то?

Мать озвучила сумму. Валик закусил губу. Деньги и в самом деле были немалые. Он, как мог, постарался успокоить её, пообещав что-то придумать, понимая при этом, что решить проблему не сможет. Попрощавшись с матерью, мрачно уставился на столик со спиртным и закуской.

Пацаны в проходняке, слышавшие разговор, сочувствующе молчали. Капот тронул приятеля за локоть:

— Давай выпьем, братан, — произнёс он. — Завтра подумаем, что можно сделать…

Тяжело вздохнув, Валик потянулся за кружкой…

Посидели хорошо. Спустя пару выпитых стаканов проблемы с деньгами казались Севке уже вовсе и не такими неразрешимыми. Капот успокаивающе приобнимал дружка за плечи и раз за разом приговаривал, что всё будет нормально. В ходе застольного общения выяснилось, что, пока он сидел на киче, расчёт по игре уже состоялся и свои бабки он может получить в любое время. После этого Валик окончательно отбросил уныние, сказав присутствующим, что хоть какая-то сумма для матери уже есть.

Кто-то из пацанов метнулся и принёс ещё литр самогона, качеством, правда, похуже, но… кто будет обращать внимание на такие мелочи?

Алкоголь будоражил кровь, требуя теперь не только общения, но и куражу. А в чём ещё искать его игровому, как не в картах? Желающие пошпилить нашлись тут же. Играть устроились, как и в прошлый раз, в его проходняке. И, как и прежде, Севке в этот вечер фартило… Когда расходились перед ночной проверкой, он едва сдерживал нервное возбуждение, глядя на цифру, обозначающую его выигрыш… В пересчёте на баксы получалось почти пять штук. С ума сойти!

Конечно, в лагере существовал “потолок”, выше которого играть не дозволялось. Но, опять же, кому? Всякой фуфлыжной перхоти, для которой понятие “карточный долг” было просто набором звуков, а не образом жизни. Тем более, что смотрящий за игрой сам присутствовал на сегодняшнем катране, а значит, игра шла с его одобрения, поэтому и никаких вопросов быть не могло.

Заснул он поздно, спал недолго, но вскочил со шконки таким бодрым, словно продрых всю ночь, а главное, без всякого похмелья. Первой мыслью, пришедшей на ум, была о вчерашнем выигрыше. Радостное волнение вновь охватило его и не отпускало уже до самого вечера. Целый день он был весел, сыпал шуточками… и с нетерпением ждал времени, когда снова мог взять в руки желанный карточный стос… Его не отпускала уверенность в том, что и сегодня он сможет выиграть кучу бабок.

После вечерней проверки он сначала позвонил матери и бодрым тоном заверил её, что в ближайшие дни он сможет передать ей необходимые для операции деньги, и чтобы она завтра же с утра поговорила по этому поводу с врачом. Мать встревоженным голосом спрашивала, откуда он возьмёт такую сумму, что она не хочет, чтобы он во что-то “влезал” ради неё, но на всё её тревоги он весело отшутился, заверив родительницу, что это помощь друзей. Нетерпеливо попрощавшись, устремился в соседний барак, где присоединился к игровым, замесившим “двадцать одно”.

Эта игра сходу пошла вкривь и вкось… Прежде всего мусора достали своими заходами на барак… Приходилось раз за разом скидывать карты, разбегаясь по секции и пережидая, когда менты уберутся прочь. Потом несколько раз среди самих играющих в процессе возникали ожесточённые споры, доходящие до взаимных оскорблений и едва не приведшие к драке. Ну а последнее — и самое главное — Севке сегодня категорически не везло. Причём настолько, что он, отчаявшись несколько раз бил “по бане” с таким набором карт, что его высмеял бы даже новичок. Короче говоря, проиграл он третью часть из предыдущего выигрыша и всадил бы ещё, если бы игра продолжилась.

До ночной проверки оставалось около получаса, когда он вышел в полутёмный и пустой в этот час умывальник с пылающей головой, в которой тупо кувыркались какие-то бессвязные мысли. Душевное опустошение владело им. Он опёрся сжатыми кулаками на край длинного умывальника, облицованного плиткой и уставился на своё отражение в тёмном зеркале… В чёрных впадинах глаз на худом лице не угадывалось никакого выражения. Слабый свет, падающий сюда из освещённого коридора наложил густые тени на его черты, делая похожим на какое-то неведомое чудовище, но не грозное, а, скорее, жалкое…

Севка некоторое время вглядывался в своё отражение, пытаясь привести мысли в порядок, но вместо этого на него накатывала злость. Но злился он не на себя, а на всех этих тупых, но удачливых игровых, что сегодня раздербанили его на приличные бабки. На проклятых легавых, что сбили ему масть. На свою невезучесть. На всё.

Внезапно сумрачная зеркальная поверхность подёрнулась рябью и из неё с пронзительной и мертвящей ясностью вдруг проглянуло лицо покойного Зарика, взирающего на Севку с той же запредельной отчуждённостью, которая пугала больше любых угроз.

Валик отпрянул назад и грохнулся на кафельный пол, больно ударившись локтем. Едва не вереща от ужаса, он не отводил взгляда от жуткого лица в зеркале, отползая к противоположной стене.

— Эй!

Чей-то негромкий окрик заставил Севку постыдно взвизгнуть и посмотреть в сторону. На пороге умывальника стоял ночной дневальный и оторопело взирал на него.

— Ты чо на полу сидишь? Херово, что ли? — шнырь понизил голос.

Тот невидяще посмотрел на него и быстро перевёл взгляд на зеркало, в котором сейчас не было ничего, кроме темноты. Даже своего изображения с такой низкой точки рассмотреть не представлялось возможным.

— Так чо с тобой? — не отставал с расспросами дневальный.

— Споткнулся, — нехотя буркнул Севка, вставая на ноги.

— А чо визжал?

— Ты чо, дура? Кто визжал? Ударился локтем, вот и всё. — Он торопливо направился к выходу из умывальника, старательно не смотря в зеркало, оттолкнул шныря и пошёл к себе, стараясь прийти в себя после неожиданного видения.

Чуть позже, лёжа на койке, он долго не мог заснуть, таращась в темноту спящего барака. В мыслях то и дело возникало мёртвое лицо Зарика, выглянувшее на него из зеркала. По сравнению с этим даже сегодняшний проигрыш казался чем-то мелким и несущественным, хотя… Может быть, и в самом деле лучше всего было разыскать сестру покойника и отдать ей этот проклятый долг? Может, и неспроста преследует его всякая чертовщина?

Он попытался усмехнуться, но получилось, наверняка, плохо… Спать не хотелось, а, говоря откровенно, он просто боялся уснуть… Страшился увидеть сон, подобный тому, в котором мертвец требовал у него свои деньги…

Тем не менее, уже под утро, когда усталость взяла своё, а сизый дымчатый свет разбавил ночную темноту барака, он заснул… Слава Богу, никаких сновидений, больше похожих не реальность, не было, но проснулся он опустошённым и совершенно разбитым.

На улице молотил дождь, так что проверка была по баракам, чему Севка от души был рад. Подремав ещё пару часов, он шаркающей походкой направился умываться, заварил чай и задумчиво сидел с кружкой чифира в руке, пока не появился Капот.

— Здорово, братан.

Валик апатично кивнул и вяло ответил на рукопожатие.

— Ты чо такой? — спросил приятель.

— Да так… — пожал тот плечами. — В карты вчера проиграл…

— Много?

— Полторы штуки баксов…

— Нормально ты пошпилил… — с изумлением отреагировал Капот.

— Да уж, — усмехнулся Севка и сменил тему: — Чай будешь?

— Не, — помотал тот головой, — обчифирился уже… Ты бы лучше матери деньги отправил, а то всё проиграешь.

— Да разберусь, что мне делать, — озлился на приятеля Валик. — Я о матери и думаю!

— Смотри сам, — поджал тот губы. — Давай, увидимся…

Капот вышел из проходняка и направился к выходу.

— Тоже мне советчик, бля… — раздражённо пробурчал Севка и одним глотком допил остатки остывшего чая.

День, ненастный и муторный, тянулся долго. На обед он не пошёл, перекусил какой-то консервой, купленной до этого в зоновском магазине. Обыденность лагерного бытия сегодня раздражала как никогда раньше. Мысли все были тяжелы и неповоротливы. В памяти то и дело всплывало воспоминание о том ночном видении в зеркале умывальника. Он чифирил, слонялся по бараку, тупо смотрел какие-то передачи в культкомнате, и всё никак не мог перебороть своего паршивого настроения. Неуютные барачные запахи лишь добавляли уныния. А ко всему прочему, едва только прошла вечерняя проверка, его позвал смотрящий за бараком и сказал:

— Валик, тут тётка одна звонила только что, хотела тебя услышать.

— Какая тётка? — в недоумении отозвался Севка.

— Сказала, что сестра Зарика…

Долг зоны 3

Задумчивый Вальков пошёл заваривать чай…

*****

Вышел он из барака раньше обычного, не в силах сидеть на шконке в ожидании, когда зашедший сюда прапор начнёт ходить мимо проходняков, монотонно и тягуче восклицая раз за разом: “Выходим на проверку! Проверка! Выходим на улицу! Проверка!” Ему было необходимо срочно узнать правду по поводу настоящей или мнимой смерти Миши Курцева, именуемого в зоне Зариком. Валик хорошо знал, как зэки могут извратить любое событие.

Он вышел из подъезда и огляделся… Просторный квадрат плаца пересекали одиночки и небольшие группки арестантов, вышедших перед началом проверки размять ноги и хапануть свежего летнего воздуха.

В лагере вообще давали “дышать”. Менты особенно на горло не наступали, настаивая лишь на отсутствии здесь “тяжёлой” наркоты и любых моментов, которые могли привлечь внимание управления или — спаси и сохрани! — Москвы.

Были тут и “привязанные” прапора, таскавшие спирт, карты, сотовые телефоны и прочие необходимые в быту предметы. Особенно ценны были мобильники, появившиеся на воле только несколько лет назад и стоившие всё ещё достаточно дорого.

Была в лагере и игра. Играли очень многие. В карты, нарды, домино, шашки… Да во что угодно! И, конечно же, под интерес. Тем более, что с появлением мобильной связи и банковских карт денежные вопросы решать стало намного проще. Не нужно было иметь при себе наличку, рискуя во время очередного шмона лишиться всего. Да ты ещё попробуй протащить эти “бабки”!.. А теперь? Просто звони на волю, если, конечно, есть кому — и всё.

Как раз в связи с этим и болела голова у Севки, поскольку играл он постоянно… и почти всегда неудачно. В прошлом месяце он встрял на приличную сумму, для него сразу неподъёмную. Деньги искал судорожно, так как срок отдачи подходил всё ближе, а он не мог собрать необходимого. Пришлось занимать…

Обратился он как раз к тому Зарику, что якобы нынешним утром приказал всем долго жить. Тот денег дал. Карточный долг Сева выплатил, оставшись висеть своему кредитору полторы тысячи баксов, будучи уверенным, что за предоставленный тем лишний месяц всяко-разно успеет собрать деньги.

Но началась такая чехарда событий, что он только мрачнел и мысленно хватался за голову…

Прежде всего, заболела мать. Теперь она не то, что сыну, а и себе-то не могла помочь с дорогими, но необходимыми лекарствами. Во-вторых, насмерть разбился на машине близкий друг Севки, что тоже мог подсобить какими-то деньгами. И в довершение ко всему, девчонка, с которой он встречался ещё на воле и продолжил общение в тюряге, при телефонном разговоре сообщила ему о том, что расстаётся с ним, так как “ждать его ещё долго, годы идут, а ей уже не шестнадцать”. Она, кстати, трудилась парикмахером в салоне, неплохо при этом зарабатывая… В общем, куда ни кинь — всюду клин…

Месяц, данный Зариком, заканчивался через два дня, денег не было, а тут такая новость…

Мимо подъезда в это время проходил один из “игровых”, с которым они часто встречались за карточным столом, так называемым катраном.

— Мося, привет! — при виде его воскликнул Севка.

— А… Валик… — вяло откликнулся зэк. — Здорово… Вот, — тряхнул он ложкой в руке, — пойду в столовку, каши трепану…

— Приятного аппетита, — нетерпеливо отозвался первый и тут же спросил: — В натуре, что ли, Зарик помер?

— Ага, — оживился тот. — Прикинь, шнырь из его барака приколол, что он встал за полчаса до подъёма, пошёл в умывальник, облился там из шланга, переоделся во всё чистое, вышел на улицу, покормил кошку, присел и умер! — На одном дыхании произнёс он. Щёки рассказчика даже покраснели от возбуждения. Ещё бы! Он может преподнести случившееся в таких подробностях!..

— Охереть… — с сочувствующе-печальным выражением лица произнёс Сева, сердце которого между тем радостно трепыхнулось при этом. — Вот же судьба…

— Да уж… — скроив грустную мину, отозвался собеседник и фальшиво добавил: — Земля ему пухом…

— Царствие Небесное, — согласился Севка и сказал: — Ну, давай, увидимся…

— Ага…

Сгорбив спину, он двинулся вдоль барака по направлению к столовой. Сева постоял, сдерживая радостное возбуждение, охватившее его, и пытаясь понять, может ли кто-либо ещё в лагере знать о том, что Зарик одалживал ему деньги? Покойник не отличался болтливостью, как и не блистал какими-то положительными чертами характера. Откровенно говоря, его в лагере вообще не любили, хотя признавали за ним умение играть во что угодно. Особенно давались ему нарды. Казалось, будто кидаемые им зарики ложатся на доску именно так, как тому и надо. Причём, играл он не своими, а какими угодно. Отсюда, собственно, и произошла его погремуха…

На улицу выходило всё больше зэков. С вахты на бараки потянулись отрядники и прапора. Показался ДПНК с помощником… Многоголосое жужжание полуторы тысячи человек постепенно стихало под рубящими выкриками ментов. Начиналась проверка. Вальков оставил свои размышления на потом и пошёл к месту, где строился его отряд…

*****

Половину дня он пребывал в мрачных раздумьях… Деньги он занимал. Это факт. Но одалживал их у покойника. Это тоже факт. Не может же он пойти и положить эти деньги в карман мертвецу. Это ещё один факт. Отдать на похороны? Купить чая и сигарет на барак? Попытаться найти родных? Он хорошо помнил, что Зарик откуда-то с Украины. Давно жил в Москве. И не упоминал никаких своих близких родственников. Вообще был скрытным. Мутноватым…

Сева поймал себя на мысли, что старается найти причины и доводы в пользу того, чтобы вовсе никому не отдавать эти деньги. Он САМ не найдёт им нужного применения, что ли?

А если, и в самом деле, кто-то в курсе за этот долг? Зарик ни с кем не был близок, но вдруг?.. Сказать, если что, с понтом отдал ему эти бабки? Да, проблема… Он сумрачно направил свои стопы в соседний барак, где проживал его давнишний дворовый приятель Серёга Капот, выпирающая нижняя челюсть которого и в самом деле напоминало этот фрагмент автомобиля.

В неволе они встретились впервые, хотя у каждого это была вторая ходка. Тепло общались, делясь советами, чаем, сигаретами, продуктами. С ним он мог говорить обо всём.Тем более, что дружок от него самого знал про занятые деньги.

Севка зашёл в большую секцию и дойдя до прохода, где обитал товарищ, застал того лежащим на шконке и погружённым в книгу в яркой обложке с написанными поверх неё латинскими буквами. Никого из его соседей не наблюдалось, многие сидельцы высыпали из бараков на плац — день был хорош.

— Английский? — дежурно спросил он, кивая на учебник.

Вскинув на пришельца взгляд, тот произнёс:

— Как всегда… — Приятель уже третий месяц изучал английский язык по самоучителю и словарю, определив себе на это два часа в день.

Капот отложил книгу на тумбочку и спросил:

— Чай будешь?..

— Неохота…

Серёга посмотрел на хмурого Валика:

— Что случилось, братан?

Вполголоса Севка сказал:

— За Зарика слышал?

— Ну?

— Ну, вот… Помнишь, я тебе говорил, что брал у него в долг?

— Ну? — повторил тот.

— Я их ему так и не отдал.

— Нормально… — протянул Капот. — И что теперь?

— А теперь вот пришёл с тобой посоветоваться, Серёга, — немного язвительно отозвался Валик.

— А сам чо думаешь? — спросил собеседник.

— Да хер его знает, — с раздражением пожал плечами Севка. — Я уже и так, и так уши ломал… Так-то кому я должен? Зарику! Он всё, покойник, значит, никому, правильно?

— Ну, так-то да… — неуверенно ответил приятель, — но с другой стороны, деньги-то ты взял, а отдать — не отдал…

— Да кому отдавать-то?! — загорячился Валик. — Покойнику?!

Между проходами в угол направился один из зэков, приятели замолчали. Когда арестант прошёл, Севка, ещё более понизив голос, сказал Капоту:

— А так я больше никому не проиграл, чтобы раздавать долги. Я лучше матери на лекарство отправлю.

— Святое дело, — одобрительно кивнул приятель и спросил: — Кстати, у Зарика кто на воле? Не в курсе?

— Нет, не в курсе, — хмуро ответил Валик и поднялся со шконки — общаться расхотелось. Он протянул руку дружку: — Пойду к себе, поваляюсь.

— Давай, — сказал Капот рукопожатием и сказал: — Братан, как сделаешь, так и правильно.

— Угу, — с прежней мрачностью кивнул Севка и двинулся к себе…

К вечеру, когда дошла новость о том, что Зарик умер от какого-то тромба в голове, Валик давно принял решение и сейчас сидел в своём проходняке в окружении других зэков, банкуя в “двадцать одно”. И теперь, пребывая в “плюсе”, был необычайно оживлён и весел.

В мыслях он уже всё выиграл и распорядился. Поймал, как говорится, кураж, будучи уверенным, что никто и ничто ему не помешает. Не тут-то было…

В момент, когда один из игровых всё не решался тянуть третью карту, а Валик уже в нетерпении спросил:

— Ну?.. — дверь в секцию распахнулась и прозвучал крик:

— “Контора” на бараке!

Карты немедленно были сброшены на расстеленное на столике полотенце, которое тут же хитрым образом свернули и повесили на боковую стойку двухъярусной койки.

Игровые быстро рассосались по всему бараку, где у каждого из них были знакомцы. С понтом, чайку попить зашли…

В секции показались два прапора и двинулись по центральному проходу целеустремлённо и быстро.

Подойдя к Севке, восседающему на шконке с книгой в руке, один из них, известный как Тыква, с рыжими усами на толстой роже  одышливо произнёс:

— Осужденный Вальков, есть что-то запрещённое?

Севка деланно вытаращил на него глаза:

— Начальник, ты чо? Какое ещё запрещённое? Книгу читаю! Видишь?!

— Так, давай, Вальков, на личный досмотр. Выходи сюда, — сказал прапор, стоя перед проходняком.

Бурча и всячески демонстрируя своё несогласие с “этим беспределом”, зэк всё-таки вышел на шмон, и теперь стоял, терпеливо ожидая, когда опытные руки мента закончат ощупывать на нём одежду.

Второй между тем рылся в тумбочке. Не найдя там ничего, он перенёс своё внимание на койку. Севка тревожно наблюдал за ним… и, конечно же, проклятый мусор нашёл карты!

— Твои? — показал он колоду.

— Вообще не в курсе!

— Шконка твоя, — резонно заметил на это Тыква. — Пошли на вахту…

Под сочувственные возгласы и сование ему в руки сигарет и спичек, он прошествовал к выходу.

Долг зоны 2

Верочка тоже страдала. Её чёрные глаза заблестели непролитой слезой, румянец исчез, кожа засверкала невообразимой белизной, а талия стала тоньше, чем в то время, когда грязный Цыган впервые показал ей дорогу в настоящие небеса, а не те, про которые талдычат в храме. Её жалели горожане, даже женщины, настолько несчастной выглядела Вера. "Ей изменяет муж!" - решили господа. "Уж не испытывает ли Карл на жене все те штучки, про которые писал небезызвестный маркиз де Сад?" - спросил кто-то однажды на суаре. И у всех, кто присутствовал на приёме, заблестели глаза.

- Страдание тела лечит душу, - сказал её духовник.

Если б он знал, от чего страдала Вера Шик! А ещё она не чувствовала души. У неё было только тело. Оно просило наслаждения.

Карл перестал ночевать дома. А когда всё же являлся, то уходил спать в библиотеку. Туда ему приносили вино из погреба.

Вера вспомнила свой обет - ни один мужчина не должен покинуть её.

Вера побывала в погребе, по-хозяйски оценила запасы. Она даже подвал осмотрела, сооружённый ещё в прошлом веке для защиты жителей замка. От каких врагов? А Бог их знает. Говорят, что может случиться мировая война. Ну случится, и что? Вот, многоходовый подвал имеется на случай, если немцам вдруг приспичит ворваться в её замок. И Вера Шик долго и мечтательно улыбалась своим мыслям, представляя себя смятой объятьями варвара-арийца.

В подвале обнаружился отсек с железной дверью и ржавым запором. Вера кинулась искать ключ. К восторгу хозяйки, ключ нашёлся не в пристройках для работ прислуги, а в библиотеке, за шкафом на гвозде. Стало быть, им пользовался только бывший хозяин замка, какой-то разорившийся сумасшедший граф.

Тяжёлая маслёнка для колёс и рессор карет, которые ещё хранились в специальном сарае и даже использовались, помогла Вере открыть дверь. За ней оказалась другая, такая же - железная. И две комнатки.

Запах пыли ударил в аккуратные, словно изваянные из мрамора ноздри новой владелицы всех тайн. Пожалуй, не пыли, а чего-то отвратного. Вера носком туфли толкнула топорщившуюся рогожку на полу. Под ней лежала настоящая мумия!

Судя по одёжке, европейка. Кто ж тебя здесь замуровал и для чего? И как тебя отсюда вынести?

Вере был очень нужен подвал. Но он уже занят мумией... Звать прислугу нельзя. Зато Карла можно!

На свою беду, Шик в этот день приехал домой, сразу прошёл в библиотеку. Там за накрытым столиком сидела Вера. Её глаза сияли.

Карл простонал и хотел было ретироваться. Но жена сразу же рассказала о мумии, предложила выпить как следует и убрать жертву давнего преступления.

- Какая жертва, я тебя умоляю! - воскликнул Карл.

Вера стала такой печальной, так жалобно пролепетала что-то о вреде сплетен для их семьи, мол, никто не приедет в гости, и так-то их избегают, а если до ребёнка разговоры когда-нибудь дойдут? И Шик решил поучаствовать в Вериных забавах. Лишь бы его не домогалась.

Вера вручила ему лампу и ключ, отправила вперёд себя.

Карл оглянулся: глаза жены мерцали потусторонними бликами. По шее банкира сбежали капли пота. Страх перед молодой женой стал ощутим на физическом уровне.

Карл обернулся ещё раз. Верины губы потрескались от жара, и она облизывала их тёмным языком.

Что ему делать? Рациональнее всего было бы развернуться, швырнуть лампу в эту дьяволицу и убежать. Бежать от двадцатилетней хрупкой женщины? Его беда -- он не догадался задать ей взбучку, отхлестать жёнушку. Пусть бы знала своё место. Нет, он не побежит.

Впереди показался тупик - железная дверь. Карл развернулся к жене.

Её дыхание стало глубоким и частым, вена на её шее набухла и запульсировала. Карл был больше заинтригован, чем испуган. Это же признаки приближавшегося оргазма, который он, увы, не смог доставлять ей часто. Зря, зря спасительный страх покинул опытнейшего банкира!

Вера прерывавшимся голосом спросила:

- А вдруг там лежит одна из пропавших королевских особ? Мы же исследуем все материалы по Европе?

- Конечно, - ответил Карл и подивился, как Вере удавалось скрывать свою глупость. Что значат её слова, как не идиотизм, которым страдают все дамы высшего света? Хорошо хоть, что жена осторожно относится к финансам. Иначе его брак вовсе был бы ужасным: нимфоманка, сифилитичка, психопатка. Растратчица -- это уже чересчур!

Карл успокоился и поторопился открыть двери. Скорее покончить с забавами, да и прилечь. Кроме того, ему самому интересно, что там за мумия. Оказывается, в роду этих графов, хозяев замка, были ещё те затейники. И Карл в который раз презрел высшее общество. Ему, сыну богатейшего купца, пришлось пройти через все препоны, пока он стал финансистом. А уж как представители голубых кровей изворачиваются и врут, когда дело доходит до банкротства! Взять хотя бы жену-баронессу...

Карл не видел, как Вера схватила ломик, который стоял у стены, легчайшими шагами догнала супруга, размахнулась и ударила поперёк затылка, ближе к шее.

Карл рухнул без дыхания, и молниеносная смерть спасла его от зрелища, как Вера содрогается и корчится в оргазме на полу, выкрикивает ругательства, как вокруг руки, зажатой меж ног, темнеет юбка.

Вера поднялась, вся седая от пыли, но счастливая, словно щука, нажравшаяся карасей. Она даже запела! Так, распевая, вытащила мумию, которая стала рассыпаться, в первую комнатку, а Карла закрыла во второй. Заливаясь соловьём, понеслась в свои апартаменты.

Нужно хорошо выспаться. Завтра предстоит визит в похоронное бюро. В её доме найдена мумия! Нужно обеспечить бедняжке вечный покой в цинковом гробу. И да - нельзя ли купить состава для бальзамирования, она сама хочет позаботиться о теле. И за свои причуды готова хорошо заплатить.

Цинковый гроб в бюро нашёлся. С глупейшим видом Вера поинтересовалась, сколько таких же можно заказать.

- Вы думаете, в замке ещё есть мумии? - спросил ошалевший от коммерческой удачи владелец бюро.

- Конечно! Я же из Трансильвании и всё знаю о вампирах! Эти графы... Нечисто с ними, - ответила Вера, по выражению лица гробовщика отмечая оценку своих умственных способностей. А ей-то что? Лишь бы молчал. Для этого имеются деньги и... Вера уже измеряла взглядом телосложение мужчины. Он будет покрепче Карла. Наверное.

На всякий случай она пригласила гробовщика в замок и предоставила ему мумию для осмотра.

"Надо же, не соврала", - удивился гробовщик и ещё раз предложил услуги бальзамирования.

- Нет, нет, я сама. Тело же словно у меня в гостях. Как хозяйка, я должна позаботиться обо всех удобствах, - возразила Вера.

Гробовщик только хмыкнул, оставил чемоданчик с химикалиями и решил строго предупредить ветреницу - двадцать лет человеку, ещё дитя - об опасности некоторых. Но из пухлого, изумительно очерченного ротика посыпались не глупости, а обширные сведения по химии.

Гробовщик потрясённо промолчал: да кто она такая, эта банкирша?

Вера с лучезарной улыбкой, нежнейшим румянцем на щеках предложила гостю подняться к ней. Её груди так и рвались из декольте от частого дыхания, а личико тянулось к устам гробовщика. Всё, что должно было произойти, случилось в первый раз прямо в подвале. Второй и третий - в спальне Веры.

Гробовщик отбыл совершенно очарованный. И богатый - теперь он сможет приобрести под бюро всё здание, а не ютиться на первом этаже. Вера прислала ему записку с напоминанием о своём заказе. Гробовщик решил ответить лично, поехал в замок и задержался там на три дня. Сорвался заказ, но Вера щедро возместила убыток.

- А где же ваш супруг? - До гробовщика наконец дошло: нужно поинтересоваться самым сущностным в его интрижке с банкиршей. Иначе можно пропасть ни за пятак, ни за копейку.

- Ах, Карл бросил меня, уехал куда-то во Францию со своей любовницей, - заплакала Вера. - Он давно содержал её.

Гробовщик посмотрел на это прелестное дитя другими глазами. Подумать только: баронесса, со своим немаленьким капиталом, удивительная красавица, молодая мать первенца-сына, и брошенная женщина! Воистину можно тронуться умом на почве сношений. От которых, нужно сказать, гробовщик уже устал.

Вера изредка плакалась на измену мужа в гостиных знатных дам. По городу поползли слухи. Тем временем она взяла под опеку дела банка - на самом деле открыла дверь спальни для двух заместителей Карла. Они не узнали, как им повезло, потому что Вере пришлось ехать во Францию: ей сообщили, что там погиб Карл в автомобильной аварии. И Вера, как преданная жена-католичка, должна упокоить тело супруга. Он так любил чудесную страну, что часто мечтал быть похороненным именно на Пер Лашез.

Вернулась юная вдова ещё более богатой, со свидетельством из префектуры. И свободной для новой жизни. Вера ни на миг не пожалела денег, которые отдала за документы. Наследство было многократно больше.

Не повезло молодому врачу, с которым Вера познакомилась в дороге: он сразу с поезда попал в её спальню. На беду, утром туда вполз Лоренцо, которого упустила нянька.

- Что ж это такое! - воскликнул врач. - Вы показывали ребёнка доктору? Ну-ка, двигай сюда, ползунок!

Врач подхватил Лоренцо и внимательно осмотрел провалившийся носик мальчугана, два редко поставленных зубика на дёснах, низко расположенные уши, кривые дёргавшиеся ножонки.

- Вера, я не хочу пугать вас... - осторожно начал врач. - Наверное, ваш погибший супруг был болен. И передал хворь вашему сыну. Возможно, что вам тоже. Иначе откуда эта ваша ненасытность? В народе такое называют бешенством матки. Но это никакое не бешенство, конечно, а просто поражение нервов и головного мозга.

Вера скинула пеньюар.

Великолепное, скульптурное тело было чистым. Как у статуи.

- Ну а внутри вы недавно побывали, - сказала она с улыбкой. - Как, по-вашему, у меня есть повод для беспокойства?

- Я должен осмотреть вас с помощью зеркал, - ответил врач, радуясь, что пациентка не впала в истерику. - Взять кровь на анализ... Хотя имеется единственная аномалия - гигантский клитор при почти атрофированных половых губах. Это тоже о чём-то говорит…

- Можно анализы будут завтра? - жалобно спросила Вера. - Сегодня мне нужно выпить. Много выпить.

- Конечно, - ответил недалёкий врач. Не только по уму недалёкий, но и от смерти тоже.

- Теперь мне самому нужно проверяться. Лекарства существуют, но я предлагаю лечить высокой температурой. Сделаю всё, чтобы кровь не свернулась, а возбудитель болезни погиб, - вдохновенно продолжил врач.

- Я сама принесу тебе ещё вина, - прощебетала Вера.

Выпорхнула из спальни и быстро вернулась с тёмной бутылкой.

Вино отдавало чем-то неприятным, но бархатистой густотой ласкало язык и горло.

Вера потянулась поцеловать врача, но он уклонился.

В подвале появился второй цинковый гроб.

***

Лунными ночами Вера отправлялась в поездки. Обязательно в карете с гербами - своим и бывшим графским. Карета останавливалась возле домов, где жила городская знать. Но стройный силуэт Веры можно было увидеть и возле увеселительных заведений. Все знали, кто сидит за столиком, кто с головы до ног закутан в индийское покрывало. К кому так неудержимо тянет, чьи пальцы на расстоянии сжимают сердце, чей взгляд из-под тончайшей ткани проникает прямо в мозг и поджаривает его в пламени плотского желания.

"Прекрасная охотница" - так назвали Веру. И кто-нибудь обязательно попадал в расставленные силки. Через месяц-другой пропадал.

Искали человека, искали тело. Но не там - никому и не приходило в голову заглянуть в подвал графского замка.

Только мальчик Лоренцо удивлялся, что делает мама в этих мрачных подземных комнатах. Два раза он спустился за ней один и не смог открыть тяжёлые двери. Привёл с собой няньку, которая учуяла запах - один из швов на металле был плохо запаян. Она решила, что госпожа молится в подвале среди дохлых, грызунов, прячется там, чтобы вволю пострадать - вон как стонет! Увела ребёнка, а потом предложила Вере потравить крыс. Хозяйка выспросила у неё всё и велела вместо молока дать на ночь ребёнку отвар для укрепления костей. Лоренцо выпил его и заболел. А вот няньку нашли утром мёртвой, в луже рвоты. Видать, приготовила приманку для крыс, забылась и съела сама. Несчастный случай.

Вера очень убивалась по расторопной служанке, но из-за болезни сына на похороны не пришла. Родственники получили щедрое пособие на погребение.

Маленький Лоренцо в болезни позабыл про подвал, и ему за это продлили жизнь на десять лет. За это время Вера вышла замуж. На целых четыре месяца.

Жизнь Иосифа Ренци закончилась в библиотеке, где он посмел уединиться. Жена принесла ему вина и обняла. Ренци не то что увернулся, он руками и ногами отбился от поцелуя. Вера обиженно удалилась. Никто и никогда не должен был избегать её общества.

Вера проехалась по знакомым с печальным визитом: её опять бросил муж. Гробовщик привёз в замок двенадцатый гроб. Он давно не спрашивал про мумии. Его интересовали только деньги.

Однажды ночью, в сильный ливень, он приехал в замок. Вере доложили, и она согласилась принять его, хотя в покоях сидел припозднившийся гость.

- Вера, - взволнованно спросил гробовщик, - кто помогает вам работать с мумиями?

- Я сама всё делаю, - улыбнулась красавица. - Всегда интересовалась медициной и вашим ремеслом.

- Помилуйте, Вера, сейчас не до шуток и словесных уловок. В городе пошли слухи о том, что вы вампирша, пьёте кровь своих любовников, а их тела сбрасываете в каменный колодец, который есть в вашем погребе.

- Это граф был вампиром, - нахмурилась Вера. - Он...

- Кто помогает вам? - чуть не закричал гробовщик. - Кто передвигает неподъёмные тяжести?

- Дворник. Он слабоумен, но силён, - призналась Вера.

- Как вы объяснили ему появление тел?

- Каких ещё тел?.. Ах да... Сказала, что это бывший хозяин замка охотится на христиан. Дурень в первый раз неделю бегал по ночам с осиновым колом, караулил вампира.

- Он ездил к родственникам в деревню и наплёл там всякой чепухи. Оттуда и пошёл слух. Теперь весь город прямо кипит желанием узнать правду. Полиция тоже заинтересована, - попытался испугать Веру гробовщик.

Её глаза заблестели, дыхание участилось. Владелец похоронного бюро испытал жуткий страх от возбуждения прелестной аристократки.

- Нет, Вера, нет! - вскричал гробовщик. - Я всего лишь хочу помочь вам. Зовите меня, когда найдёте ещё мумии. Своего дурня отправьте куда-нибудь...

- Вы боитесь, что найдут гробы, которые изготовлены вами? - тихо поинтересовалась Вера. - Да, это будет трудно списать на графа...

- Дорогая баронесса, прекраснейшая Вера, - прошептал гробовщик. - Отныне с вашими мумиями мы работаем вместе. Рассказать вам, как в нашей тюрьме вешают преступников? Не хотите? Может статься, что придётся увидеть воочию!..

- Не уходите! Сегодня я точно найду ещё одну мумию, - с милым простодушием, голосом пятнадцатилетней девочки сказала баронесса.

Гробовщик издал гортанный звук и уселся в кресло. Он был готов ждать.

И последующие двенадцать лет ждал в постоянной готовности мчаться на помощь к необыкновенной красавице баронессе, такой одинокой в её замке.

Общество было потрясено этой связью: молодая состоятельная аристократка и пятидесятилетний хозяин похоронного бюро, обрюзгший потрошитель покойников, пропахший формалином и древесной стружкой, - это же мезальянс! Над гробовщиком смеялись, кто-то разбивал вывеску на его бюро, ему не подавали руку знакомые. "Вам всего лишь завидуют", - смеялась Вера. "Мне всего лишь снится тюрьма и виселица", - думал гробовщик.

Но однажды он стремительно передал дела помощнику, снял все деньги со счёта в банке и уехал куда-то, не продав бизнеса. Да, баронесса как раз в это время нашла ещё одну мумию. Кроме того, её настигло горе: пропал чудный мальчик Лоренцо, сын баронессы.

Она бросилась в полицию со своей бедой. Оказывается, Лоренцо сбежал к цыганам, которые раскинули шатры далеко от города. Видимо, кто-то из табора заманил мальчика, применил к нему их колдовство.

Полиция ретиво разметала шатры, переколотила кибитки, разогнала коней, бросила в кутузку почти всех мужчин и стариков. Мальчика не обнаружили.

Сама Вера приходила к тюрьме, кляла цыган, ругала их такими словами, от которых краснели видавшие виды полицейские. Ясно было, как возненавидела мать похитителей своего ребёнка.

Лоренцо нашли год спустя. Да, в подвале за двумя железными дверями, в цинковом гробу, который изготовил бывший помощник гробовщика, а ныне хозяин похоронного бюро, за которое он не заплатил ни гроша.

Сердце Веры (или её дьявольская натура) чуяло, что скоро она не сможет спускаться в подвал, где стоят тридцать пять гробов. А её мужчины, которые в своё время уклонились от поцелуя, не дождутся прихода их повелительницы, не услышат слов любви и страсти, увещеваний - ведь они такие ревнивцы! Не зашуршат шелка над ними, не раздадутся под каменными плитами крики наслаждения.

А всё из-за ревнивой дряни, страшненькой жены хорошего Вериного знакомого, который однажды исчез после визита к ней. Оказывается, обманутая жена проследила за супругом. Нет чтобы зайти к Вере, всё обсудить, решить в рамках отношений, принятых в высшем обществе города. Ревнивица прибежала в полицию с криками, что её муж убит в замке! Какой бред!

- Это бред! - твердила Вера сначала в тюрьме, потом в психиатрической клинике.

- Это бред! - шепнула она человеку, нанятому убить её.

Он под видом врача, явившегося для осмотра, одной рукой прижал стетоскоп к её скульптурной спине, а другой вытащил из кармана сюртука итальянскую удавку. Вот тогда-то, когда гаротта впилась в атласную кожу шеи, из губ Веры вырвались эти слова. Они перешли в сладострастный стон, но закончились некрасивым хрипом и конвульсиями.

Действительно, это был бред: расчленявший тело преступник плакал над окровавленными останками. Ему было жаль прекрасную Веру. Хотя за жизнь, проведённую в похоронном бюро, должен был привыкнуть ко всякому. Однако, когда он захотел поцеловать синие губы отрезанной головы, то почему-то отказал в посмертной ласке бывшей любовнице. Может, из-за багровой пены, может, из-за распухшего языка, который с каждой секундой наливался чернотой.

По дороге домой Алина не торопилась. Ну что ей делать в квартире? Разве что поесть и сразу за уроки. Никакого телевизора и фильмов. Мама работала на удалёнке, закрываясь в спальне, где вместо дверей была шторка с голубым стеклярусом, который смешно шуршал и потрескивал, едва стоило задеть... Вот поэтому и шла медленно. Выдали учебники - и рюкзак за спиной был тяжёлый. Воздух пах прелыми листьями и сырой водой в огромных лужах, которые местами приходилось перепрыгивать, иначе не обойти. А по проезжей части мама идти запретила.

Шнурки развязались, и Алина завернула к пустой остановке, с протекающей пластиковой крышей и единственной стеной позади. Пока завязывала, успела рассмотреть несколько объявлений о пропаже домашних животных, о пластиковых окнах в рассрочку на выгодных условиях, про скупку военных орденов и механических часов и истрёпанную, едва различимую из-за сырости фотографию пропавшей девятилетней девочки. И сразу стало как-то не по себе, ведь ей тоже было девять. И тишина вокруг начала угрожающе давить, до озноба.

До дома Алина практически бежала – и, только оказавшись в подъезде, поняла, как запыхалась.

- Что случилась? - ласково спросила мама.

Алина разулась, повесила ветровку на вешалку и, намереваясь ответить, вдруг запнулась. Тоненькая, как тростинка, светловолосая мама казалась такой усталой, что жалко стало её всякой ерундой нагружать.

- Всё хорошо, - ответила Алина и направилась в ванную мыть руки.

Мама улучила минутку и чтобы спросить за обедом, как дела в школе. Алина нашла в себе силы улыбнуться и сказать «нормально». Мама и так устала, работая на двух работах на удалёнке каждый день, без выходных, чтобы потянуть кредит на их строящуюся квартиру. Они и уехали сюда, чтобы сэкономить на жилье, когда умерла бабушка. Её дом в деревне давно продали, чтобы хватило на первый взнос за квартиру.

- Всё вкусно. Спасибо мамочка, - поцеловала мать в щёку и, крепко обняв, направилась в зал делать уроки, решив, что потом почитает книжки, взятые из библиотеки, польёт герань и купленный задёшево маленький кактус и, как положено, в девять вечера отправится спать.

Ночью Алине снились кошмары. Кто-то преследовал её, идущую в темноте после уроков. Она бежала всё быстрее и быстрее, затем начала кричать, а ноги отказывались двигаться. Всхлипывая, она проснулась, как всегда, за пять минут до звонка будильника. В семь тридцать. Умылась и заварила кипятком кашу быстрого приготовления, с клубничным вкусом, залила кипятком пакетированный чай и намазала булку «нутеллой». Мама ещё спала. А такой завтрак и, если надо, то ещё яичницу Алина могла приготовить самостоятельно.

Собираясь в школу, Алина зевала, хотя чувствовала, что выспалась. «Во всём находи положительные стороны», - вспомнились слова мамы. До школы пятнадцать минут дороги, если идти спокойным шагом, никаких ранних подъёмов и автобусов, как было раньше, и можно выспаться – это тоже очевидный плюс, что и отметила девятилетняя Алина и намеренно улыбнулась. Так тоже учила мама – нарочно задавать себе настроение.

По пути в школу рядом с ней шли и другие, незнакомые дети. Разных возрастов, они разговаривали и смеялись. Алина вздохнула, на мгновение позавидовав их общей дружеской радости... Гудели машины на трассе за стадионом. Школа впереди выглядела мрачной и старой. Светло-серый блеклый кирпич, длинное угловатое здание, окна хмурые – даже вопреки зажженному внутри свету.

- Меня Яной зовут… - представилась пухлая белокурая девочка на физкультуре, та, которая сказала, что Алина зря приехала. - Ты не обижайся, я ничего такого не имела виду. Просто сказала то, что сказала. - И ушла.

Когда бегали по залу, напугал мелкий мальчишка. Кажется, звали Женей – второй, кроме неё, в классе очкарик.

- Ты потеряла? - протянул резинку для волос.

Взялась за косичку: и вправду резинка соскочила.

- Спасибо.

И отчего-то неожиданно смутилась, мальчишка слишком пристально смотрел. Глаза из-под стёкол очков казались непомерно большими.

- Я Женя Медведев,- прозвучало гордо и громко. - Давай дружить.

Алина кивнула.

Классная записала в столовую на обязательный обед и на второй завтрак. Отчеканила безобъяснительное «так положено» и назвала необходимую сумму на месяц. Интересно, как воспримет это мама. Она ведь с вечера всегда делала «ссобойку»: толстый бутерброд и сок. Но в райцентре сумма выходила дешевле, и, может, мама не будет против. Тогда Алина сможет есть со всеми в столовой и ничем не выделяться.

- Где ты живёшь? Сколько тебе лет? Откуда ты приехала?

Возле её парты образовалась куча-мала, и все дети, точно сговорившись, обступили Алину с вопросами.

На удивление, вперёд вышла Яна и, растолкав всех, громко призвала к тишине и порядку. Затем дружески подмигнула.

Алина рассказывала просто и односложно, всё время опасаясь насмешек, но всем действительно было интересно. Так вот оно что значит – со слов мамы, захолустный райцентр.

Домой шли вместе с Женей и Яной. Яна постоянно трещала о всякой ерунде и неожиданно пригласила пойти погулять вместе.

Женька тоже оживился и поддержал, сказав Алине:

- Обязательно приходи. А то скучно сейчас в нашем дворе, и тебе совсем близко. Соседние дома…

- А во сколько?

- Так позвоним… - и свернули за угол, после остановки. Там дальше был перекрёсток и пара частных домов, с виду нежилых.

- Постойте! - крикнула через минуту Алина, вспомнив, что не знает их номер телефона. Запыхавшись, быстро догнала.

Вздохнув, Алина решительно достала старый кнопочный телефон (ещё бабушкин), с замиранием сердца ожидая осуждения, насмешек… Но новые друзья достали из карманов такие же древние телефоны, с виду даже проще её собственного, и быстро внесли в контакты цифры.

- Созвонимся! - звонко крикнул Женька и улыбнулся.

Возвращаясь на дорогу к дому, Алина слышала их задорный смех.

- Ты сегодня просто светишься, дочка. Давай рассказывай, мне же интересно, - встретила мама с порога. В переднике, запыленном мукой. С румянцем на щеках и кругами под глазами. Кажется, мама даже похудела.

- Со мной подружились девочка и мальчик. Яна и Женя.

- Здорово! А у нас сегодня борщ и блины.

- С фирменным соусом! - втянула ноздрями воздух Алина, чувствуя запах ванили и шоколада.

- Ага. Давай мой руки - и за стол. И не забудь, потом посуду помыть.

- Мамочка! - воскликнула Алина. - А можно мне сегодня в соседний двор погулять сходить?

- Можно, если недолго. А то я буду… волноваться, - запнулась мама.

Темнело в сентябре около семи вечера, но если ты дома в три часа, то остаётся ещё уйма времени. Так решила Алина, доделывая упражнения по русскому на завтра. Алгебру она уже сделала и со спокойной совестью положила тетрадь в рюкзак. В пять часов запиликал телефон. Бабушка любила Аллу Пугачёву. Мелодию Алина ещё не сменила.

- Приходи! - сказал Женя.

- Когда?

- Сейчас. Как раз поиграем во дворе до половины седьмого.

- Хорошо. Сейчас соберусь, - ответила Алина с радостным предвкушением.

Двор Жени и Яны находился в семи минутах от дома Алины, если идти через остановку на перекрёсток и дальше – там располагались две одинаковые девятиэтажки. Было всего пять вечера. Небо серое, грозящее дождём, и от порывистого на открытых участках ветра совсем не уютно. «Надо было тёплый свитер надеть», - корила себя Алина.

- А вот и ты! - крикнула Яна.

- Угощайся, - протянул пакет с леденцами Женя.

Леденцы «Бон пари» Алина любила.

- Во что играть будем? - Леденцы хрустели на зубах, и оттого прозвучало неразборчиво.

На лавочке возле песочницы сидела старушка в болоньевом пальто да с натянутым на голову капюшоном. Её жирненькая такса на поводке пару раз прогавкала и замолкла. Старушка неожиданно спросила:

- Сколько тебе лет, девонька? - уставившись на Алину в упор.

Молчание длилось и длилось. Такса загавкала снова. Старушка пожурила её и снова выжидающе посмотрела на Алину.

- Девять, а что? - прозвучало озадаченно.

- Плохо, - с грустью ответила старушка. - Моей Полечке тоже было девять, и Катьке в прошлом году, - вздохнула старушка.

- Вы это к чему? - не успела спросить Алина. Яна толкнула пухлым плечом. Женя сказал, что ей первой водить в казаки-разбойники и что все подъезды здесь без домофонов, так что открыты.

Слова старушки вертелись в мыслях, но всё никак не удавалось спросить, что она имела в виду. Не успела Алина застукать на лавочке Яну, как старушка уже ушла. А дальше понеслось: Женя оказался хоть мелким, но быстрым, догнать было трудно. Поэтому водила то она, то пухлая Яна.

- Ох! - выдохнул Женя, успевший прибежать к лавочке на пару секунд раньше Алины. - Темнеет.

- Почти семь. Расходимся, - посмотрела время в телефоне Яна.

- Пошли, Алина. Если опоздаем, то от родителей на орехи получим… - многозначительно буркнул Женя и дружески шлёпнул Алину в плечо: - Весело было, да?

Она кивнула.

- Ох, совсем забыл тебя предупредить, - внезапно развернулся на перекрёстке Женя. - Берегись мужчину в коричневом костюме. Говорят, что он девятилетних детей утаскивает…

- Да ты гонишь? - растерялась Алина и рассмеялась, но Женя смотрел слишком серьёзно, так что её улыбка сразу увяла.

- Местная легенда, - шикнула румяная от бега Яна и, схватив Женьку за руку, поспешила домой.

«Ерунда какая-то. Они специально так меня разыгрывают…» - вела всю дорогу до дома мысленный диалог Алина. И, как назло, вокруг ни души. Только ветер шуршит листьями. Она то ускоряла шаг, то оглядывалась, не раз поймав себя на том, что прислушивается к этой тишине, в которой несколько раз различала чьи-то шаги. Как будто легонько стучали по асфальту чьи-то каблуки, а стоило оглянуться – звук исчезал. Чтобы снова послышаться совсем близко.

… - Что случилось, милая? На тебе лица нет! - участливо спросила мама.

В квартире пахло выпечкой так вкусно, что пальчики оближешь. Знакомый запах с прежних времён, когда ещё была жива бабушка - и жили все вместе, успокаивал. Свет и тепло обволакивали защитным коконом, и все тревоги и страхи исчезали, как сны поутру.

- Всё хорошо, мамочка. Просто набегалась и чуток устала.

- Смотри мне, Алина, ты же знаешь, что можешь рассказывать мне всё.

И мама снова вернулась к работе.

Поев, Алина сразу захотела спать. Она устроилась на тахте, служившей ей кроватью, включила настенное бра и, накрывшись одеялом, начала читать книжку. Глаза слипались, и сегодня Робинзон Крузо не увлекал, не погружал с головой в мир приключений вместе с героями на острове... Книжка вскоре упала на пол. Алина уснула. Свет в бра несколько раз мигнул и вдруг потух. Дверь балкона со скрипом открылась сама по себе. Ветер дохнул в комнату холодным ночным воздухом. Алине снился мужчина в коричневом костюме. Он шёл за ней и удивительным образом догонял, хотя она давно перешла на бег. В пустых улочках от него было не скрыться. Он что-то шептал, причмокивая при этом, но Алина не слышала. Она кричала: «Помогите!» И бежала ещё быстрее, но словно и не двигалась с места. Оглушительно-громко прямо за спиной цокали об асфальт каблуками блестящие коричневые туфли мужчины. А вокруг только тёмные дома и равнодушные безлюдные улицы, да сиплое тяжёлое дыханье за спиной и приторно-сладкий, удушающий запах сладкой карамели… Алина проснулась с криком, разглядев на смазанном квадратном лице мужчины в коричневом костюме кривую, нехорошую улыбку, в которой выделялись толстые ярко-алые, словно перепачканные в крови губы.

- Дочка, зачем ты открыла балкон? Заболеть хочешь?!

Голос матери разрушил сонные чары. Но всё равно было страшно.

- Сон плохой приснился? - закрыв балкон, спросила мать.

Алина кивнула. Мать села рядом, выключила свет, но вот настенное бра никак включить не удавалось… Мать всегда очень хорошо чувствовала дочь, тонко улавливая её настроение.

- Моя ты девочка. Не бойся ничего. Я всегда буду рядом, - и крепко обняла, начав её убаюкивать, как в детстве.

Утром на завтрак были вареники с черникой и какао. Мама не спешила уходить и с аппетитом ела вместе с Алиной.

- Так что тебе снилось, родная? - ласково поглядела на дочь, которая ела любимое блюдо, но в угоду ей, без привычного аппетита.

- Мужчина в коричневом костюме, - ответила Алина и посмотрела с опаской. Мама смотрела так же спокойно и выжидающе, поэтому Алина решилась. - Он, наверное, приснился мне, потому что Яна и Женя вчера рассказали здешнюю легенду… По их словам, мужчина в коричневом костюме утаскивает девятилетних детей.

- Всё глупости, дорогая, не обращай внимания, - искренне улыбнулась мама. - В каждом новом месте есть свои легенды. А ты в ответ расскажи им… Хм. О чёрном гробике на колёсиках или о нищенке с красными глазами – помнишь, которой бабушка тебя запугивала, чтобы ты не разговаривала с незнакомцами, - подмигнула мама. И обе рассмеялись.

В школе, кроме классной руководительницы, все остальные учителя Алине нравились, и время уроков пролетало легко. Вот только в столовой кормили невкусно, а делать нечего: мама выделила деньги на обеды из-за кружков. С другой стороны, несолёный суп всегда можно было отдать Яне, а пересоленные котлеты за две щеки трескал тощий Женя. Алине, с детства приученной к овощам бабушкой, друзья с улыбками отдавали гарниры и салаты. Это единственное, что она могла есть, кроме компота.

- Расскажите о мужчине в коричневом костюме, - из любопытства спросила Алина на большой перемене, решив потом попугать их нищенкой с красными глазами.

- Тсс… - Яна прижала пальцы к её рту. - Давай отойдём к окошку… - добавила с беспокойством, оглядываясь по сторонам. - Мужчина в коричневом костюме появился здесь девять лет назад. С тех пор стали исчезать дети. Каждый год кого-то забирает. Говорят, что ищет своих детей. Некоторые и вовсе думают, что это рыскает маньяк. Но мы-то знаем, что он не маньяк. Он гораздо хуже. Взрослые его не видят. Вот Полина училась в этой школе и, перед тем как пропала, кое-что рассказала подругам. Сначала он ей снился.… Потом преследовать начал.

- А что тогда делать, если его увидишь?

Вопрос вырвался сам. Стало совсем уж не по себе, что сразу забылись все задуманные для пересказа истории. Ведь он ей тоже снился.

- Не знаю… - рассеянно ответила Яна. – Предполагают, что нельзя дать себя поймать, и рано или поздно он отстанет. На всякий случай знай, что он осенью приходит. Зимой исчезает, а весной снова появляется. - Что – испугалась? - констатировала Яна по бледному лицу Алины.

- Выдумки всё! - резко ответила Алина и направилась в класс.

Стыдно стало за собственный страх и оттого неуверенность. Мама учила, что нужно отличать всякие небылицы от реальности. А вот бабушка в приметы верила. Бабушка бы точно не отнеслась скептически к «этой легенде» и обязательно что-нибудь придумала для защиты.

И до конца уроков Алина с Яной не разговаривала, даже Женю игнорировала, хоть он тут ни при чём был совсем.

Домой Алина тоже шла в одиночестве: она единственная из класса, кто, по рекомендации матери, записался на все кружки. В половине пятого из-за хмурого тёмного неба в городе царили густые сумерки. Ветер жадно срывал жёлтые листья и злобно кружил в воздухе, рассыпая их по асфальту.

Алина надела капюшон ветровки. Поёжилась, жалея, что не взяла с собой зонтик: утро-то было солнечное, а сейчас тучи грозили вот-вот обрушиться дождём.

Когда школа осталась позади, стало как-то неуютно: вроде никого, а чувство – что кто-то наблюдает. Стоило остановиться, осмотреться – и мельком замечала фигуру мужчины. Коричневый, насыщенного цвета костюм ярким пятном резко выделялся на периферии зрения. И чувство такое необычное, что мужчина нарочно издевается, давая себя разглядеть. Руки Алины от напряжения вспотели, холодный пот выступил на спине, вызывая дрожь во всём теле.

Алина ускорила шаг и, дойдя до остановки, почти бежала, надеясь, что сегодня там, в будке с боковым стеклом, заклеенным рекламным плакатом, кто-то будет. И если что, то поможет…

На лавочке остановки действительно кто-то сидел. Мыски тёмно-коричневых туфель выступали вперёд. Лацканы брюк тоже были коричневыми. Скрипнула лавочка. Алина сделала шаг назад. Затем ещё один. Всё внутри оборвалось с мыслью: надо бежать! Но ноги словно одеревенели.

- Девочка, иди сюда, девочка… - ужасно глухим голосом сказал мужчина и поманил её пальцем.

Алина смотрела на костюм, медленно, словно пробираясь сквозь патоку, подняла глаза к его лицу. Оно было пепельным и каким-то бесформенным. Такое, что отвернёшься – сразу забудешь. Но толстые ярко-малиновые губы, необычайно сочного цвета, словно накрашенные помадой, влажно блестели, начиная расплываться в голодной, резкой ухмылке.

- Девочка, сладкая, девочка. Хочешь конфетку?.. - повторил он, и оцепенение почти спало с Алины.

Мужчина незаметно оказался в двух шагах. Она заорала и побежала, огибая остановку. Неслась прочь изо всех сил. Насмешливо завыл ветер, вдувая в лицо ворох сухих листьев с пылью, отчего сразу заслезились глаза.

Оборачиваться было страшно до тошноты. В груди горело, в боку кололо и жгло. Как назло, чесалось в носу, и невыносимо хотелось чихнуть. Вот переулок и развилка, через яблоневый сад и стадион – и будешь дома. Всё же ей нужно обернуться. Нет сил бежать дальше. Она чихнула и вынужденно остановилась. Сердце колотилось и так сильно трепетало, как трепещет пойманная в силок птичка.

– Давай, я открою. – Полина не заметила, как рядом с ней появился кто-то ещё. Быстро вытерла слёзы и увидела соседа с третьего этажа.

Это был бойкий старичок, на вид очень древний. Молодой Полине он вообще казался ровесником Ленина – лет шестьдесят, не меньше. Имени его она не знала, как и имен всех остальных соседей.

Иногда только видела, как старик возился во дворе со своей ржавой Нивой. Ещё одна интересная особенность – сосед и зимой и летом носил затертую кожаную куртку с цепями, как у металлиста. Длинная белая борода висела чуть не до пупа. Типичный престарелый «байкер».

Старик приложил свой ключ к замку, и тяжелая дверь открылась. Полина зашла в подъезд. Нажала на кнопку лифта и приготовилась долго ждать – лифт передвигался по этажам медленно, словно боялся развалиться по дороге.

Старик-байкер стоял рядом. Ему всего-то надо было подняться на третий этаж, но сосед явно нацелился прокатиться с молоденькой. Полина вздохнула и приняла это со смирением – всё-таки возраст надо уважать.

– Ты не переживай, Полина, – вдруг обратился старик к девушке, – любовь – это всегда тяжело.

Полина так изумилась, что даже слезы мгновенно высохли. Откуда древний байкер с третьего этажа знал её имя? И тем более – откуда он знает, что страдает несчастная именно из-за любви?

– Не удивляйся, я человек старый, про соседей много чего знаю. Раньше это было принято – интересоваться соседями, не то, что сейчас. Меня Рудольф Бахитович зовут.

Полина повнимательнее присмотрелась к неожиданному собеседнику и отметила, что в его лице, действительно, было что-то восточное. Только за бородой и морщинами это плохо просматривалось.

– Приятно познакомиться, – вежливо ответила Полина и отвернулась. Она не знала, как там раньше было принято, но сейчас ей нисколько не хотелось интересоваться соседями.

Наконец-то подъехал тяжелый и скрипучий лифт. Дребезжащие створки открывались медленно, словно издевались над измученной девушкой. Полина зашла в лифт и уже хотела нажать на кнопку «3», чтобы продемонстрировать Рудольфу Бахитовичу, что она тоже кое-что про него знала. Но старик протестующе замахал руками:

– Жми на свой этаж, мне выше.

Выше десятого? Это странно. Возможно, старик ехал в гости к другому соседу. Много ли развлечений у байкера на пенсии?

Лишних вопросов задавать не стала, послушно нажала на кнопку «10». Лифт задумался, словно решал сложнейшую математическую задачу, но в итоге всё-таки поехал.

В тесном помещении Полина почувствовала себя неуютно. Настырный старик, казалось, не сводил с девушки своего черного взгляда.

– Ты, конечно, и дальше можешь страдать. Но есть способ, как твоего возлюбленного за один день завоевать, – опять заговорил старик.

На этот раз Полина не выдержала:

– Послушайте, Рудольф… – она запнулась.

– Бахитович, – подсказал старик.

– Да. Рудольф Бахитович, можно я сама разберусь со своими проблемами.

– Это как тебе угодно, – весело откликнулся старик. – Только в следующий раз, когда увидишь своего избранного, возьми его ручку или карандаш. И положи к сердцу, между грудей.

Полина побледнела от такого чудовищного вторжения в её приватность. Поплотнее запахнула курточку.

Слава богу, в этот момент обессиленный лифт достиг пункта назначения. Девушка пулей выскочила наружу, даже не попрощавшись.

Весь вечер мысленно ругалась с наглым стариком. Придумывала, как его «размажет» при следующей встрече. Но сложилось всё совсем иначе. В следующий раз Полина была рада старику, как лучшему другу.

А всё дело в шариковой ручке Дениса.

****

Конечно, Полина не собиралась следовать советам сбрендившего старика. Но когда утром увидела Дениса, то снова чуть не расплакалась. Она не слышала и не видела ничего вокруг, пока молодой человек находился рядом.

Да, болезнь явно прогрессировала. Полина поняла, что если так будет продолжаться и дальше, то она либо спятит, либо покончит с собой.

Конечно, она и сама могла бы подойти к Денису. Но недавно Полине в руки попалась толстая книга с броским названием «Мужик должен! Инструкция для женщин» Авторша убедительно объясняла, что в отношениях именно мужчина всегда должен делать первый шаг, иначе это ничем хорошим не закончится.

Теперь эта книга хранилась у Полины на ночном столике. Она её временами перечитывала, когда становилось совсем невмоготу.

Девушка положила тяжелую голову на руку и вдруг резко выпрямилась. Прямо перед ней лежала ручка Дениса – обычная, дешевая, с рекламой одного из поставщиков их фирмы. Сам Денис отвлекся, обсуждая с коллегой за соседним столом последние новости.

Не понимая, что она делает, Полина осторожно протянула руку и накрыла добычу ладонью. Воровато огляделась, но остальные сотрудники были заняты своими проблемами и на Полину не обращали внимания. А через пару минут ушел и Денис, даже не вспомнив про ручку

Девушка зажала трофей в кулаке и побежала в туалет. Вернулась оттуда со странной улыбкой. Периодически поглаживала кофточку. Ручка Дениса надежно держалась между молодых упругих грудей. Полине казалось, что этот кусок пластика греет ей сердце.

Странности начались буквально сразу же.

Сначала в кабинет снова зашел Денис – второй раз за день! Раньше с ним такого никогда не случалось.

Полина запаниковала, решив, что Денис вернулся за своей ручкой. Сейчас начнет её расспрашивать, а может ещё и заметит что-то острое под кофточкой. Вот тут-то Полине и конец.

Но Денис про ручку ничего не спросил. Вместо этого завел разговор об актах приемки, а сам то и дело поглядывал на Полину. Девушка сидела ни жива, ни мертва. Ручка между грудей жгла кожу, как паяльник.

Слава богу, мучение продолжалось недолго. Денис стеснительно улыбнулся, зачем-то помахал Полине и ушел.

И потом, в течение дня, Полина ещё несколько раз натыкалась на Дениса в самых неожиданных местах, где они раньше никогда не встречались: на парковке, в бухгалтерии, у поста охраны. И каждый раз молодой человек делал аккуратные учтивые комплименты. Целый день Полина проносила драгоценную ручку у сердца.

Пока тряслась в автобусе, молилась, чтобы Рудольф Бахитович снова встретился ей во дворе дома. Видимо, судьба была особо благосклонна к Полине в этот день. Старый байкер сидел на скамейке и грелся в нежных лучах весеннего солнышка.

****

– Рудольф Бахитович, как это работает? Это же обычная ручка! – Полина сидела на скамейке рядом со стариком и крутила в ладонях всё ту же письменную принадлежность Дениса.

– Обмен энергиями… – Старик отвечал лениво, щурился на солнце.

– Но ведь это никакая наука не признает!.. – начала говорить Полина, но Рудольф Бахитович вдруг резко перебил:

– А что твоя наука говорит о ситуациях, когда ты издалека чувствуешь, что кому-то близкому плохо? Или когда ты видишь человека во сне, а на следующий день этот человек неожиданно тебе звонит, хотя вы несколько лет не общались? Ты действительно думаешь, что за последние пятьсот лет наука всё узнала об этом мире?

Полина немного опешила от такой отповеди. Старика явно зацепили её слова о «ненаучности».

– Главное, что это работает. – Полина попыталась замять неловкую ситуацию. – Завтра опять буду ручку целый день с собой носить. Уверена, тогда Денис точно меня на свидание позовет.

– Не позовет… – Старик-металлист успокоился и снова лениво развалился на скамейке.

– Но… Почему?

– В ручке слабый запас энергии. Её на один день только и хватает. Завтра Денис опять про тебя забудет.

У Полины снова выступили слезы на глазах. Она ведь уже придумала, как завтра нарядится.

– И что же делать? – спросила девушка потухшим голосом.

– Надо достать более мощные носители энергии, – ответил Рудольф Бахитович. – Когда увидишь, на что они способны, то уж точно всю дурь про «науку» из головы выбросишь. Вот и мне, старику, приятно будет, что успел кому-то глаза на правду открыть.

Затем старый колдун перечислил Полине, что именно ей надо раздобыть. Полина услышала список и побледнела от ужаса.

****

Старик оказался прав. Несмотря на спрятанную у сердца ручку, Денис больше в кабинет без дела не забегал, неловкие взгляды не бросал и комплиментов не говорил.

Выходило, что действительно придется собрать все ингредиенты, перечисленные стариком, чтобы он из них навертел свою куклу вуду (или что он там собрался с этим делать?)

Вопрос – как это всё провернуть?

Ткань. Фотография. Кровь. Именно эти три вещи потребовал Рудольф Бахитович от Полины. То есть девушке надо было придумать способ, как отрезать от рубашки Дениса кусочек ткани, потом его сфотографировать, и в итоге пустить кровь.

Полина удрученно покачала головой. После такого никакие куклы-вуду не помогут. Денис собственноручно сдаст её в полицию или психушку.

Девушка уже хотела забыть про все эти глупости и действовать по старинке: надеть юбку покороче, построить Денису глазки, попросить рыцаря помочь в каком-нибудь простом, но жизненно важном деле… Да мало ли приемчиков у девушки под тридцать лет, чтобы соблазнить парня?

Но когда в следующий раз Денис явился за бумагами, Полине показалось, что он смотрит сквозь неё, как будто её и вовсе не существовало. Взгляд был пустой и далекий.

Тогда Полина решилась.

Хорошо, поиграем в «вуду-пипл». Хуже ведь всё равно не будет, правильно? Рудольф Бахитович на этот счет был очень однозначен: обмен положительными энергиями никому навредить не может. И никто не заставляет Дениса ничего делать против его воли, это не изнасилование. Магия сработает, только если у парня действительно есть какие-то чувства к Полине. Вот развитие этих чувств и можно немножко ускорить.

– Сегодня вечером маленький шведский стол! – Улыбка сверкала на пожухшем лице начальницы Татьяны. – Если кто вдруг забыл, у вашей покорной слуги сегодня день рождения. Вино уже ждет у меня в кабинете.

Полина радостно встрепенулась. Мини-корпоратив? Это же здорово! Они с Денисом окажутся в неформальной обстановке, а значит будет шанс что-нибудь придумать.

Девушка едва дождалась вечера.

****

Проще всего оказалось добыть фотографию. Веселая Полина с бокалом в руках ходила между коллегами и делала с ними селфи. Подкралась к Денису и, не давая тому времени опомниться, прижалась к нему щекой и сфоткала. На фотографии Денис получился немного изумленным, но всё равно красивым. Полина потом украдкой рассматривала снимок и любовалась милой родинкой на щеке молодого человека.

Теперь пришло время сделать самое сложное.

Первое, что пришло в голову – это «случайно» разбить бокал и чиркнуть Дениса по руке. Колдун сказал, что нескольких капель крови будет достаточно.

От одной мысли, что придется порезать живого человека, начинала кружиться голова. Полина выпила целый бокал красного кислого вина для храбрости. Не останавливаясь, налила и выпила снова. Теперь голова кружилась просто так, безо всяких мыслей. Бутылка опустела, но Полина решила, что нужная кондиция ещё не достигнута.

На подгибающихся ногах подошла к импровизированному шведскому столу, где Денис болтал с коллегами. Нашла Т-образный штопор и запечатанную бутылку. Пальцы не слушались, и Полина никак не могла справиться с бутылкой. Денис увидел мучения девушки и предложил помощь.

Дальше всё происходило, как во сне. Полина увидела, что Денис положил руку на стол. Уже ничего не соображая, девушка подняла штопор и воткнула его острием прямо в кисть Дениса. Тот вскрикнул и схватился за раненную конечность. Полина с жадностью смотрела на кровь, сочащуюся между пальцами.

Денис выхватил большой платок и начал промокать рану. Ткань быстро пропиталась, а кровь всё не останавливалась. Если бы Полина была чуть трезвее, то, возможно, испугалась бы, что слишком сильно покалечила любимого.

Но о чем именно думала Полина – неизвестно. Перед её глазами только плясал пропитанный кровью платок.

****

На следующее утро Полина проспала. Голова раскалывалась, руки дрожали, во рту пересохло. Когда разговаривала с начальницей и просила больничный, ей показалось, что в голосе обычно сухой и холодной Татьяны слышны нотки сарказма и насмешки. Похоже, что её нетрезвые выходки стали предметом шуток у коллег.

Плевать. Полина разглядывала свое сокровище, которое нашла в кармане куртки – тот самый окровавленный платок. Как она его забрала у Дениса, не помнила. Но это было и не важно. Главное, что теперь у неё были и фото, и кровь, и даже ткань «объекта», как иногда называл Дениса Рудольф Бахитович.

Теперь надо всё передать старику и дождаться результата.

****

Старик внимательно рассмотрел селфи с Денисом и платок. Полине показалось, что глаза колдуна хищно блеснули, когда она рассказывала про эпизод со штопором. Возможно, показалось. Полина до сих пор неважно себя чувствовала.

– Этого достаточно. Сейчас я займусь приготовлениями, а ты иди отдыхай. Завтра для тебя всё изменится.

На этой двусмысленной фразе Рудольф Бахитович закрыл дверь своей квартиры перед носом расклеившейся Полины. Девушка кое-как добралась до своей спальни и рухнула на кровать.

****

Только к вечеру Полина почувствовала в себе достаточно сил, чтобы встать на ноги. В животе урчало от голода. Девушка решила прогуляться до ближайшего магазина, чтобы купить чего-нибудь на ужин, а заодно и проветрить голову.

По дороге заглянула к Рудольфу Бахитовичу, чтобы узнать, как продвигаются дела. Долго звонила в дверь, но старик не открыл. Либо куда-то ушел, либо был слишком занят. Полина побрела в продуктовый.

Неожиданно для самой себя набрала полную корзину: фрукты, минералка, куриные окорочка. А ведь рассчитывала ограничиться чем-нибудь легким. Видимо, организм уже полностью оправился от алкогольного отравления.

Пакет с продуктами чувствительно оттягивал плечо, так что приходилось периодически менять руку. Рыхлый весенний снег совсем почернел в сгустившихся сумерках.

– Полина, привет! – Вдруг раздался знакомый голос. – Давай я тебе помогу.

Не веря своим ушам, Полина подняла взгляд и увидела Дениса! Тот стоял возле дороги и с улыбкой смотрел на девушку.

– Тебя сегодня не было. Вот, решил проверить, как у тебя дела.

– А как ты узнал?.. – пролепетала ошарашенная Полина. Ай да Рудольф Бахитович! Ай да чертов колдун!

– Татьяна дала твой адрес и номер. Я звонил, но ты трубку не брала.

Полина закусила губу. Она действительно выключила телефон, чтобы никто не беспокоил, да так и забыла включить.

А Денис уже подхватил тяжелый пакет:

– Ну, показывай дорогу!

Не веря своему счастью, Полина почти полетела к своему дому. Денис еле за ней успевал.

****

Первый осторожный поцелуй случился уже в лифте. При чем Денис инициировал его сам, как будто знал, что Полина ждет от него решительных действий.

Всё произошло так неожиданно и так красиво!

Ещё секунду назад они обсуждали рабочие планы, смеялись над тугодумными начальниками. А потом Денис вдруг поставил пакет на пол лифта, нежно, но решительно обнял Полину, и прильнул к ней губами.

В голове зашумело сильнее, чем от целой бутылки вина. Поцелуй быстро закончился. Денис немного отстранился, как бы проверяя результат своих действий. И дальше уже Полина сама на него набросилась.

Лифт уже давно достиг нужного этажа и уныло раздвинул створки, а девушка всё не выпускала парня из своих объятий, как будто боялась, что тот вдруг растворится в воздухе.

Забытый пакет с продуктами лежал на полу в коридоре. Там же беспорядочно валялись предметы мужской и женской одежды. До спальни влюбленные добрались уже полностью обнаженными.

Полина никогда не считала себя опытной в постельных делах. Поэтому была благодарна Денису за то, что он сразу взял инициативу в свои руки.

Интеллигентный Денис в постели превратился в настоящего зверя. Он крутил Полину, как игрушку, делал с ней всё, что хочет, не спрашивая разрешения. Иногда, в самые волнительные моменты, он даже утробно рычал. Это пугало и возбуждало одновременно. Во время кульминации Полина кричала так, как никогда раньше себе не позволяла – и плевать на всех соседей!

После первого акта Денис очень быстро оправился и тут же снова набросился на ослабевшую девушку. Та уже и не пыталась активно участвовать в процессе, только иступлено мычала.

На третий раз чуть не потеряла сознание от бешенного натиска Дениса. Потом, слава богу, ненасытный любовник успокоился. Полина тут же вырубилась.

****

Проснулась среди ночи от звука шагов в квартире. Полина жила одна и отвыкла, что кто-то может шлепать по коридору босыми ногами.

Видимо, Денис пошел в туалет или на кухню попить воды.

Полина лежала в темноте с блаженной улыбкой на губах. Но только что-то беспокоило, кололо под сердцем. Какое-то непонятное чувство тревоги. Девушка попыталась разобраться, что это было за чувство, но не смогла.

Наконец-то вернулся Денис. В свете уличных фонарей он был ещё прекраснее. Молодой человек стоял перед ней и нисколько не стеснялся своей наготы.

Полина, молча, с улыбкой смотрела на любимое лицо: мужественный подбородок, высокий лоб, милая родинка…

Так. Стоп! Родинка…

Полина нахмурилась и ещё раз внимательно пригляделась к Денису. Часто-часто заморгала, пытаясь прогнать наваждение.

Она сошла с ума или вчера родинка у Дениса была с другой стороны, на другой щеке? Опустила взгляд ниже и нервно сглотнула. Кисть молодого человека была заклеена медицинским пластырем – последствие вчерашнего нападения Полины. Вот только она точно помнила, что повредила Денису левую руку, а не правую. Так почему же заклеена правая рука?

Пелена постепенно спадала с глаз несчастной Полины. Она замечала всё больше странных деталей во внешности Дениса. Как будто дурман выветривался из головы, и Полина, наконец-то снова обретала способность мыслить трезво.

Большое зеркало в серванте за спиной Дениса отражало всю комнату. Полина перевела на него взгляд и чуть не вскрикнула от ужаса. Вцепилась зубами в одеяло, не в силах отвести глаз от того, что увидела.

В отражении комната была точно такой, как и в реальности: стены, шкафы, кровать. Но вот только вместо Дениса перед Полиной стоял… голый Рудольф Бахитович!

Старческая морщинистая задница была вся покрыта отвратительным белым мхом. Складки кожи обвисли по бокам. Черно-красные родинки расплылись по бледной спине, как фурункулы.

Полина сжалась под одеялом, когда лже-Денис сделал к ней шаг. В зеркало она увидела, что старый колдун не просто стоял, а возбуждался, чтобы снова наброситься на свою жертву.

Тот, кого девушка принимала за Дениса, уже влез на кровать. Протянул к ней руки, чтобы сдернуть одеяло и снова вытворять с бедной дурочкой всё, что взбредет в его больную голову.

Полина в панике протянула руку к ночному столику, чтобы зажечь лампу. Но вместо выключателя нащупала нечто другое – твердое и увесистое.

С отчаянным визгом девушка размахнулась найденным оружием и влепила прямо по носу фальшивому Денису. Тот взвизгнул ещё громче и скатился с кровати. Полина прыгнула в другую сторону и врубила свет в комнате.

Как выяснилось, в руки ей попалась та самая книга – «Мужик должен!» И Полина решила, что это будет самым полезным применением данной «Инструкции для женщин».

Не давая колдуну времени опомниться, она снова подскочила к нему и обрушила ему на голову целый град ударов. Книга прекрасно справлялась со своей задачей.

Образ Дениса сначала поблек, расплылся, а потом и вовсе исчез. Теперь на полу спальни лежал скрючившийся голый старик. Его лицо было разбито в кровь, он закрывал голову руками, чтобы спастись от взбесившейся Полины.

– КАК… ТЫ… СВОЛОЧЬ… ЭТО… СДЕЛАЛ?! – Каждое слово Полина сопровождала новым ударом. На бледных боках старого колдуна появились ссадины и кровоподтёки.

– Хватит! Прекрати! Я всё расскажу! – Рудольф Бахитович кряхтел, пытаясь свернуться в максимально безопасную позу.

Полина запыхалась и опустила книгу. Взглянула на свое отражение в зеркале. Теперь она сама была похожа на ведьму – голая, с растрепанными волосами и убийственным блеском в глазах.

– Можешь ничего не рассказывать, я сама догадалась. – Полина немного отступила, но продолжала контролировать старика. – Ты использовал всё, что я принесла, чтобы принять образ Дениса и залезть ко мне в постель. Что, старушки надоели?

– Ты же сама мечтала о мужчине, который сделает первый шаг. Вот я и сделал!

Полина вскипела, услышав такое «оправдание». Замахнулась книгой, чтобы ещё раз наподдать колдуну, но в последний момент остановилась. Была одна вещь, которую она не понимала.

– Почему родинка оказалась на другой щеке?

– Фотография зеркальная, с фронтальной камеры. Пришлось работать с тем, что есть, – тихо ответил старик, не поднимая лица. – И времени мало было, не успел отражение в зеркалах исправить…

Полина задумалась о том, как ей сильно повезло, что она решила сделать с Денисом именно селфи, а не просто фото. Страшно подумать, чем всё могло бы закончиться.

Задумавшись, девушка отвлеклась от своей жертвы, и колдун этим воспользовался. Неожиданно резво вскочил на ноги и бросился в коридор. Полина побежала за ним, но затормозила. Пока натягивала штаны и футболку, старик уже голышом выскочил в подъезд. Полина слышала, как он быстро шлепает вниз по лестнице.

Когда девушка сама оказалась в подъезде, колдун уже пропал. Полина вернулась в квартиру, решив разобраться со стариком на следующий день.

Но её кровожадным планам не суждено было сбыться.

На следующее утро ржавая Нива Рудольфа Бахитовича исчезла. Полина долго ломилась в дверь на третьем этаже, но никто так и не открыл. А потом выяснилось, что в квартиру колдуна заезжают новые жильцы. Пока грузчики носили мебель, Полина воспользовалась ситуацией и осмотрела бывшее жилище старого извращенца. Увидела только голые стены и никакого намека на то, что здесь когда-то обитал настоящий колдун.

– Успокойся, Поля. Он теперь тебя боится, как огня. Ты ведь его действительно на костре сожжешь, если снова встретишь. – Денис разливал кофе по чашкам. Полина до сих пор не могла привыкнуть к его присутствию в квартире. Иногда ловила себя на том, что проверяет, на той ли щеке находится родинка.

Всё было в порядке, родинка находилась с правильной стороны.

Как так вышло, что Денис теперь наливает кофе на кухне Полины? А очень просто, безо всякой магии и хитрых схем.

Через несколько дней после вышеописанных событий Полина немного пришла в себя. Во время перерыва увидела скучающего Дениса. Подошла и сказала:

– Сходим вместе пообедать?

Денис радостно улыбнулся и сразу же согласился. Потом, по секрету, рассказывал Полине:

– Слава богу, что ты первая ко мне подошла. Я боялся, что у меня никогда не хватит смелости…

Денис поставил дымящуюся чашку с кофе перед Полиной. Та игриво схватила парня за руку и не отпускала, пока тот три раза её не поцеловал.

Заслужив свободу, Денис ушел в комнату разбирать вещи.

Достал из большой спортивной сумки нижнее белье, штаны, тапочки. Ещё немного покопался и выудил свою любимую потертую кожаную куртку с нашитыми металлическими цепями. Немного подумал и спрятал куртку в дальний угол под кровать.

Дмитрий Дюпон

Прошло шесть лет. Целых шесть лет с момента нашей поездки к Большому Богдо! Домой мы вернулись в четвером. Родители Саши хотя бы получили его тело для предания земле. Ритиным родителям повезло гораздо меньше. Когда мне, а в тот же момент и всем подряд начали приходить уведомления, нас нашли, не сразу, конечно, минут через десять, но мы были обнаружены поисковым отрядом спасателей. Изначально они выехали по вызову от нас самих для поисков Риты, но так и не смогли найти группу молодых людей у горы, что их вызывали. После, как мы не вышли на связь, начали уже поступать звонки и запросы на розыски от наших родителей, а учитывая, что все родители знали друг друга и поддерживали связь, было не удивительно, что они сложили два и два, и решили, что вся группа, все дети, то есть мы, пропали, просто испарились, на столько, что даже нельзя было определить местонахождение наших телефонов. Когда же нас нашли, всё было рассказано, что случилось с Ритой, что она потерялась в пещерах, спасатели тут же начали поиски, но всё было тщетно. Они использовали все возможные виды поисков, карты пещер, геологов, водолазов, вообще всё, что только было доступно для людей, ничего не помогло. Едва ли даже было найдено её тело, и после поездки, на её похоронах, мы провожали девушку в последний путь, стоя у пустого закрытого гроба.

После событий наша дружба стала на порядок крепче, и даже Андрея, которого многие не любили в компании, и даже для него так и не пришедшего в себя, истерийного и помещённого в сумасшедший дом, отношение к нему стало лучше. Мы периодически навещали его, либо все вместе, либо по очереди. Препараты помогали, но не относительно его рассудка, а относительно его истерийности. Андрей стал спокойнее, да смеялся порой, но большую часть времени был относительно спокоен, по крайней мере лучше, на много лучше, чем прежде. Он пришёл за ним первым. Андрей резко исчез, уже забили тревогу и начали искать нашего теперь уже душевнобольного друга, но после Андрей вернулся, совершенно другим. Андрей был спокойным, даже в большей степени похожим на овоща, минимум движений, движения максимально плавные, если они и были, и минимум эмоций, будто последние частички личности, что ещё оставались в нём после тех ужасных событий, окончательно вымылись из него после Его прихода. Теперь, это была лишь телесная оболочка, без души, оболочка, которой нужно утолять физиологические потребности, и более ничего, только есть, пить, спать. Ни душевных, ни эмоциональных желаний, только физиология. С чего я решил, да и не только я и Аня тоже, что это приходило то Нечто, которое я кормил батончиком, персонал слышал протяжные, свистящие звуки, некоторым казалось, что они даже складывались в музыку, необычную, но всё же музыку. И ветер, конечно же ветер. Судя по всему, ветер неотъёмный Его спутник, где ступает Он, там дует ветер, что создаёт эту невероятную музыку.

Это произошло с Андреем незадолго после свадьбы Игоря и Ани. Да, да, они расписались. Порой, в сильных чувствах, в здоровых отношениях, сильно пережитое совместно настолько скрепляет двух людей, что они действительно начинают чувствовать себя родственным душами. Событие с Андреем омрачило дух молодожёнов, в частности Ани, она начала переживать, о том, что если Он пришёл за Андреем, то может прийти и за каждым из нас, а у неё теперь муж и ребёнок в скором времени.

Прошло пару лет. К сожалению, то, чего боялась Аня, произошло. Он пришёл за её мужем. Нежданно. Негаданно. Игорь исчез. Совершенно исчез, вышел с работы и пропал. Мы были уверенны, что это был Он, что это Он забрал Игоря, хотя и не знали была ли музыка, или ветер в момент его исчезновения. Быть может, наш дорогой друг сейчас лежит в лесном массиве с перерезанным горлом после случайной встречи с незнакомцем, а мы рассуждали о мистике и кошмаре. Всё же, вновь повторюсь, но пережитое накладывает свой отпечаток. Так было и у нас, но особенно с Аней. Теперь её начал покидать её собственный рассудок, не так, как с Андреем, а в другом плане. Развились ритуалы, и мысли, зацикленности, постоянно, она думала о том, что Он придёт и за ней, и за её ребёнком, за милой дочкой. В итоге, Аня из страха переехала ко мне вместе с дочкой Машей, маленькой трёхлетней малявкой. Мы начали жить вместе, но не как пара, а в большей степени, как духовные соседи, те, кто был связана чем-то большим нежели телесным или физическим, те, кто был связан друг с другом нитями мироздания, которые не возможно увидеть, а только почувствовать.

С каждым годом, было всё труднее смотреть на Аню. Она становилась всё более нервозной. Страх покорил её, она чувствовала себя в безопасности только рядом со мной. После, она решили предпринять отчаянную поездку, изменить то, что случилось. Задобрить Его, ведь что-то, тогда у Большого Богдо произошло, от чего Он рассердился на нас, чтобы Он не пришёл и по нашу душу, чтобы Он оставил нас в покое, и не сделал милую Машу сиротой. Аня поехала в буддистские края России. Она побывала везде, где только проповедуют буддизм в нашей стране. В одном дальнем храме, забытым всеми богами - богами всех религий, она смогла отчасти найти то, что искала. Она нашла учителя. Учитель, как она сама его называла, был приверженцем древних, на столько старых и затхлых вероучений, старее чем буддизм, шаманизм и друидизм, что едва ли сохранилось название этого вероучения. Но, что известно наверняка, так это то, что все три древних ветки, почитающих природу и ненасилие вышли из него, расселившись по миру, некогда они были одним целым, а сейчас разделились на части, и не являются тем, чем были, изначально потеряв свою силу.

Учитель рассказал Ане в том путешествие, а она была в нём одна без меня, что, то существо, что приходит за нами, это Овено, дух природы. Овено древнее самой цивилизации, Он древнее самих живых существ и сравним по возрасту с самим Богом или любым другим божеством. Овено соткан из ткани мироздания, Он связан с космосом, и над Ним не властно время. Защитник всего не человеческого, вот кем Он являлся. Учитель, конечно, сам был человеком, но это была лишь его оболочка, внутри него самого сидел дух самого Овена, учитель был истинным последователем Его. Как мне говорила Аня, что человек некогда был частью живой природы, был также соткан из ткани мироздания и напрямую связан со всем живым, некогда человек мог чувствовать всё вокруг себя, некогда, когда человек ещё не был человеком в самом худшем смысле этого слова, а был человеком, но утратил эту связь. Аня напомнила мне то ощущение, которое я чувствовал, когда мы видели Овено, тот благоговейный трепет, который мы испытали при Его виде, и который не смог полностью пережить Игорь, свалившись в позу эмбриона. Такой же трепет Аня испытывала при разговорах и виде учителя, в нём было что-то от Него.

Поездка Ани не была напрасна, она привезла, помимо информации об Овено и учении, привезла тот музыкальный инструмента, который я видел у Муни из двух прямоугольных пластин и трубочек. Учитель дал ей наставления и необходимые ритуалы не то, чтобы для задабривания Овено, скорее для искупления перед Ним, ведь, по словам учителя, если Он начал забирать нас, то был грех. Не похожий на христианский грех, нет, грех, а скорее даже вина, да, это слово подходит на много больше, именно вина была перед Ним, и Аня пыталась найти ключ для её искупления. Но Аня не успела. Овено пришёл за ней немного погодя. В тот момент, когда Он явился за ней, мы говорили по телефону, и у неё началась истерика, когда задул ветер, так бывало постоянно, а после, когда я услышал протяжный свист в телефоне, связь прервалась. Он забрал её.

Мы с Машей остались одни, а я так вообще последний из всей группы, за исключением Андрея, да едва ли считаю я его за живого полноценного человека, лишь оболочка. Я знал, что Он придёт и за мной, не знал почему, но ждал. Как только Аня пропала я отдал Машу её бабушке и дедушке. Каждый день навещал её, хоть и не был её биологическим отцом, но был её крёстным отцом, когда Аня с Игорем предложили мне им стать, тут же согласился. Я ждал. Сначала дни, после месяцы, а после уже даже пошли и годы. До сегодняшнего дня.

Как истинный адепт и поборник природы, мой выбор в своё время пал на загород большого города, в десятках минутах езды от прелестей цивилизации, но при этом без жизни в этой самой цивилизации, а в большей степени на природе. Была бы моя воля, переселился бы полностью в лес и жил бы, как аскеты древности.

Сегодня, день начался, как обычный выходной. Чашечка чая, завтрак, тренировка и книга. На время после обеда были планы сделать мясо на гриле, чем я и занимался. Готовил заранее замаринованное мясо, играла приятная расслабляющая музыка в моём телефоне, а я стоял у гриля. Было так хорошо и спокойно. Штиль, совсем не было ветра. Я давно принял свою судьбу, ещё тогда, когда в моей жизни произошли обстоятельства, когда я поздоровался за руку со смертью, когда моя жизнь разделилась на до и после, когда я, как старая личность совсем перестал существовать, меня вытолкнуло дыхание смерти в упор, и мне этого никогда не забыть. Когда начали пропадать дорогие для меня люди, не отрицаю переживал, но переживания были только из-за них, не за себя. В своей жизни в моём юном возрасте я был в гармонии с собой, в том состоянии, коего люди ищут десятилетиями и зачастую не могут найти. Это было похоже на сатори, на просветление в буддизме, когда человек отрезает от себя всё мирское и находится в абсолютной гармонии с самим собой и миром вокруг.

Когда задул ветер, не было ни паники, ни страха, ни ужаса. Я понял, что время пришло, что Овено пришёл теперь за мной. Ветер был другим, не таким, как обычно в этих северных лесах. Не сплошной, порывистый, гнущий кроны деревьев на мгновение и после повторявший порывы вновь. Деревья трещали, хрустели, летела разноцветная листа. Я снял мясо с огня, оно было готово. Разжевав кусочек мяса средней прожарки, я запил его парой глотков белого вина, и закончил вкус при помощи сливочного вкуса кусочка сыра. Взял батончик со стола, я стал ждать, рассевшись на крыльце.

Спустя пару минут, когда заслышалась вновь протяжная духовая музыка ветра, когда ветер вновь изменился и стал потусторонним, когда музыка стала громче, из деревьев показался Он, прям как тогда, шесть лет назад. Он шёл также не торопясь, щипал траву под собой, переходя от одного вида к другому. Теперь Овено был иным, иначе выглядел. Он не был похож на сайгака, подобно прежнему его облику в великих степях, нет, теперь Он был в виде местного оленя. С огромными раскидистыми рогами, закреплёнными на его черепе. Да, вновь вместо головы был череп, теперь уже оленя, с пустыми чёрными поглощающими глазницами, но был и нюанс, череп не был голым, череп был теперь покрыт травой вместо шерсти, впрочем, как и раньше, Он сам.

Неторопливо Он шёл ко мне. Постепенно приближаясь. Пучок травы за пучком, листик за листиком, и вот мы вновь друг на против друга. Но всё по-другому, иные декорации вокруг, иные места, иные мы, внешне оба, внутри, быть может только я, а может изменился и Он сам. В моей руке вновь был батончик, всё тот же ореховый, с кусочкам кислой клюквы, конечно я дал Ему вновь, и как мне показалось он Ему понравился. Овено быстро его съел и начал тереться своей головой об мою. В голове возник вопрос, что быть может Он хочет ещё, и неожиданно Овено махнул головой, сомневаюсь, что телепатия, скорее мимика и эмоции на моём лице задали ему вопрос, на который Он неожиданно для меня ответил. Буквально минута и Овено ел следующий батончик из моих рук. Когда Он закончил трапезу, Он подошёл ко мне ещё ближе и улегся в мои ноги, поставленные по-турецки, так, как это любят делать большие псы, захватывая твои ноги для ласки. Он лёг, положил голову на мою ногу. Посмотрел вверх, на меня, своими пустыми чёрными, как самая чёрная чернь этого мира, глазницами. Мне опять показалось, что я увидел космические переливы в его глазницах. Вновь что-то невероятное, сияния извне, сияния, которые никогда не встретить здесь на Земле. Цвета, гаснущие и возникающие в чёрных пустотах космоса, такие прекрасные и чарующие, но в тоже время ужасающие, если всё же впустить в свою голову осознание о тех далеких далях в которых они существуют, о том, что ты никогда их не увидишь и, вероятнее всего едва ли когда-нибудь увидит человечество.

Это было похоже в большей степени на немое прощание двух близких. Когда двое, а быть может дальше и больше людей, сидят в ожидании чего-то, что их разделит, неважно билет в дальние дали, последний вздох, или что-то ещё, неважно. Важно другое, что это неизбежно, все это понимают и принимают, все ждут того момента, когда всё закончится, а на душе, прямиком в её глубинах рвётся от горести и невозможности что-либо сделать внутренний ребёнок. Тогда я прощался с миром, окружающим меня, с величественными горами и раскидистыми лесами, бурными реками и глубокими озерами, с моими родителями, с моей любимой крёстной дочерью – Машей.

Я был готов. Овено это понимал. Он неторопливо встал на свои лапы, и пошёл вновь в гущу леса, я, встав, направился за ним. Он развернулся и слегка толкнул меня своим мшистым носом, развернулся обратно и пошёл к выходу. Первый, и вероятно единственный раз, я не понимал, что происходит, стоял в исступлении и в непонимании. Я продолжал стоять и смотреть за тем, как Он приближается к границам леса, как скрывается за деревьями. Не понимал, почему Он не пустил меня за собой, почему Он меня оставил. В моей голове было столь много вопросов, и невероятно малое количество ответов. И едва ли я мог получить их. Вот уже и прекратилась музыка. Утих ветер. Вновь настал штиль. Вот, я обнимаю Аню, исчезнувшую и теперь появившуюся из-за деревьев. Она появилась после ухода Овено, после того, как он её отпустил, после того, как стихла музыка ветра.